Неизбежная могила (ЛП)

— Нет. Я просто отвезла их к бабушке. Они хотели отдать ей подарки, которые привезли из Испании. Мы были в отпуске.

Теперь в ее голосе не было и следа лондонского акцента: она говорила с бристольским говором: гласные удлинялись, согласные в конце слов обрывались. Она опустилась в кресло, поставив шоппер на пол у своих ног.

— Вы можете присесть, — слабым голосом предложила она. Страйк и Робин так и сделали, усевшись на диван.

— Долго вы живете в Торнбери, Кэрри? — спросила Робин.

— Десять, двенадцать лет?

— Почему вы сюда переехали?

— Я встретила своего мужа, — ответила она. — Его зовут Нат.

— Ясно, — Робин улыбнулась.

— Он пришел на мальчишник в паб, в котором я работала.

— Вот как.

— Так что я переехала, потому что он жил здесь.

Дальнейшая светская беседа показала, что Кэрри переехала в Торнбери всего через две недели после встречи с Натаном в Манчестере. Она устроилась официанткой в Торнбери, они с Натаном нашли себе съемную квартиру и поженились всего десять месяцев спустя.

Скорость, с которой она переехала, чтобы быть с мужчиной, с которым только что познакомилась, и ее быстрое, как у хамелеона, превращение в будто бы уроженку Торнбери, заставили Страйка думать, что Кэрри принадлежит к типу людей, которых он уже встречал раньше. Такие люди цеплялись за доминирующих личностей, живя как омела на дереве, впитывая их мнения, их манеры и подражая их стилю. Кэрри, которая однажды, накрасив глаза черной подводкой, подвезла своего бойфренда на место преступления, теперь со своим приобретенным акцентом рассказывала Робин, что местные школы очень хорошие, и с чем-то похожим на благоговение говорила о своем муже: как много он трудится, и не имеет ничего общего с бездельниками, потому что вот такой он, всегда был работягой. Ее нервы, казалось, слегка успокоились во время этого банального разговора. Похоже, она была рада возможности показать детективам идеальный кусочек своей жизни. Кем бы она ни была когда-то, теперь она была невинна.

— Итак, — начал Страйк, когда возникла удобная пауза, — мы хотели бы задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете. Нас наняли разобраться со Всемирной гуманитарной церковью, и нас особенно интересует, что случилось с Дайю Уэйс.

Кэрри слегка содрогнулась, как будто какая-то невидимая сущность дернула ее за ниточки.

— Мы надеялись, что вы сможете рассказать нам о ней, — сказал Страйк.

— Хорошо, — отозвалась Кэрри.

— Ничего, если я буду делать заметки?

— Хорошо, — повторила Кэрри, наблюдая, как Страйк достает ручку.

— Вы подтверждаете, что вы — та женщина, которая жила на ферме Чапмена в 1995 году под именем Шерри Гиттинс?

Кэрри кивнула.

— Когда вы присоединились к церкви? — спросила Робин.

— Девяносто… третий, — ответила она. — Я думаю. Да, девяносто третий.

— Почему вы туда вступили?

— Я была на встрече. В Лондоне.

— Что привлекло вас в ВГЦ? — спросил Страйк.

— Ничего, — без обиняков ответила Кэрри. — В здании было тепло, вот и все. Я сбежала… сбежала из дома. Я спала в хостеле… Я не ладила со своей мамой. Она выпивала. У нее появился новый парень и... да.

— И скоро после той встречи вы отправились на ферму Чапмена? — спросил Страйк.

— Сразу после окончания собрания… снаружи ждал микроавтобус.

Она сжимала свои руки так, что побелели костяшки пальцев. На одном из них была нарисована татуировка хной, несомненно, сделанная в Испании. Возможно, подумала Робин, у ее маленьких дочерей на руках тоже были нарисованы цветы и завитушки.

— Каково было ваше мнение о ферме Чапмена, когда вы приехали туда? — спросил Страйк.

Последовала долгая пауза.

— Ну, это было… странно, правда же?

— Странно?

— Да… Хотя кое-что мне понравилось. Мне нравилось быть с детьми.

— Вы им тоже нравились, — сказала Робин. — Я слышала о вас много хорошего от женщины по имени Эмили. Ей было около семи или восьми, когда вы познакомились. Вы ее помните? Эмили Пёрбрайт?

— Эмили? — рассеянно переспросила Кэрри. — Гм... может быть. Я не уверена.

— У нее была сестра, Бекка.

— О… да, — сказала Кэрри. — А вы... Где сейчас Бекка?

— Все еще в церкви, — ответила Робин. — Обе сестры там. Эмили сказала мне, что она действительно любила вас — что они обе любили. Она сказала, что все дети так к вам относились.

Губы Кэрри изогнулись трагикомической дугой, и она громко заплакала.

— Я не хотела вас расстраивать, — поспешно произнесла Робин, когда Кэрри наклонилась к стоящему у ее ног шопперу и достала из него упаковку салфеток. Она вытерла глаза и высморкалась, повторяя сквозь рыдания:

— Простите, простите...

— Ничего страшного, — успокоил Страйк. — Мы понимаем, что это, должно быть, сложно.

— Вам что-нибудь принести, Кэрри? — спросила Робин. — Стакан воды?

— Д–д–да, пожалуйста, — прорыдала Кэрри.

Робин вышла из комнаты и направилась на кухню, которая примыкала к обеденной зоне. Страйк позволил Кэрри выплакаться, не сказав ни слова утешения. Он счел ее огорчение искренним, но это создало бы плохой прецедент, заставив ее думать, что слезы — это способ смягчить опрашивающих.