Неизбежное. Сцены из русской жизни 1881 - 1918 гг. с участием известных лиц (СИ)

- Ничего, мы справимся с этой стихией, - уверенно сказал Сергей. - Дайте только Корнилову создать новую армию...

- Корнилов человек крайне ограниченный, с узким кругозором и примитивными представлениями о жизни, - перебил его Кирилл Васильевич. - Я не разделяю взгляды тех, кто видит в нём спасителя страны; мы получим очередного диктатора и хлебнём с ним лиха... Впрочем, диктатуры всё равно не избежать: Керенский прав в одном - Россия беременна диктатурой. От себя добавлю: Россия не имеет надежд на лучшее будущее, она ещё долго будет ужасать мир.

- Однако... - протянул Лев Васильевич и замолчал.

***

Вновь наступила пауза. Наталья, рассеянно слушавшая перепалку братьев, вдруг встрепенулась, на её лице появилась светлая улыбка - младший из них, Василий Васильевич заглянул в кладовую.

- Васенька! - воскликнула Феодора Павловна. - Что же ты так долго? Я уже стала волноваться.

- Простите, я укладывал свои книги, - виновато ответил Василий Васильевич, молодой мужчина, с редкой бородкой, впалыми щеками и каким-то особым застенчивым взглядом.

- Мы почти закончили, - сказала Наталья, взглянув на него и отведя глаза. - Но хорошо, что вы пришли.

- Чем же "хорошо"? - недовольно проворчал Сергей.

Она не ответила.

- Ну-с, а вы как думаете, братец, что сейчас происходит в России? - вмешался Лев Васильевич. - У нас тут прелюбопытная дискуссия, не желаете ли высказаться?

- Ах, Лёвушка, хватит о политике! - возразила Феодора Павловна. - Что за времена: при дамах вести мужской разговор! Когда я была молода, мужчины умели развлечь дамское общество, правда, и дамы были дамами. А сейчас, боже мой! Не хочу даже говорить об этом... Но хоть в нашем доме соблюдайте приличия.

- А мне интересно послушать Василия Васильевича, - сказала Наталья.

- Наташа! И ты туда же! - Феодора Павловна с укором покачала головой. - Господи, мир перевернулся!

Василий Васильевич улыбнулся и спросил:

- Что конкретно вы хотели услышать?

- О революции; Лев Васильевич и Кирилл Васильевич до вашего прихода поспорили о ней, - пояснила Наталья.

- Поспорили? - переспросил Василий Васильевич, улыбаясь еще шире. - О чём же здесь спорить? Революция это так прекрасно.

- Да что вы? Вот как? - в один голос удивились Лев Васильевич и Кирилл Васильевич.

- Да, прекрасно, замечательно, преотлично! - засмеялся Василий Васильевич. - Вспомните Максима Горького: "Пусть сильнее грянет буря! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике...".

- Что за фамилия такая? Кто такой Горький? - удивилась Феодора Павловна. - Из молодых?

- Как же - народный писатель, певец пролетариата! - усмехнулся Кирилл Васильевич. - Был бродягой и гордится этим. Водится с революционерами и весь московский Художественный театр обратил в свою веру.

- О, Господи! - вздохнула Феодора Павловна. - Вот какие писатели нынче пошли!

- Так в чём же вы согласны с господином Горьким? - обратился Кирилл Васильевич к Василию Васильевичу.

- Буря должна была грянуть, она нужна России, - ответил он.

- Извольте объяснить, - раздражённо сказал Кирилл Васильевич.

- Да уж, братец, такое заявление требует доказательств, - ухмыльнулся Лев Васильевич, а Сергей недоуменно посмотрел на Василия Васильевича.

- Я мог бы много рассказать обо всех ужасах, пережитых народом, об издевательствах, вытерпленных им, о реках слёз и морях крови, пролитых за долгие годы его страданий, но не стану: мы хорошо знаем про это, - начал говорить Василий Васильевич, стараясь скрыть волнение. - Я приведу лишь один пример: страшные голодные годы, которые пережила Россия в предыдущее царствование и в нынешнее, - то есть теперь, уже прошедшее...

- Вы имеете в виду голод девяностых годов? - уточнил Кирилл Васильевич.

- Да, впрочем, как и голод девятьсот пятого года, - кивнул Василий Васильевич. - В девяносто втором году голодало тридцать миллионов человек, в девяносто восьмом - двадцать семь миллионов, в девятьсот пятом - более десяти миллионов. Тысячи и тысячи людей погибли: сколько всего умерло трудно сказать из-за разницы в статистических данных, но по самым скромным подсчетам только в девяносто втором году умерло от четырёхсот тысяч до шестьсот тысяч человек, а всего называют страшную цифру в более два миллиона погибших голодной смертью. Среди них чуть ли не больше половины составили дети - ни в чём не повинные дети, те самые, заботиться о которых велел нам Иисус. Они гибли первыми, не понимая, за что им дано такое наказание, почему у них отняли едва начавшуюся жизнь. А в это время наш правящий класс продолжал развлекаться, покупал миллионные яхты и дворцы, одаривал бриллиантами своих любовниц...

- Да, да, да, - закивал Кирилл Васильевич. - Перед вашим приходом я как раз об этом рассказывал.

- А для того чтобы обеспечить привычную, роскошную и беззаботную жизнь господствующего класса, правительство продолжало продавать зерно за границу. Министр Вышнеградский до последнего противился принятию каких-либо ограничительных мер по вывозу зерна: "Сами не будем есть, но вывезем", - сказал он, будто когда-нибудь недоедал, будто когда-нибудь голодали его дети...