Неизбежное. Сцены из русской жизни конца 19-начала 20 века с участием известных лиц (СИ)

- Смочи холстину уксусом и переложи ею приборы. Тебе полезно будет уксусом подышать, голову в порядок привести, - выразительно посмотрела на него Феодора Павловна.

- "Ах, право, что за чертовщина, коль выпьет лишнее мужчина!" Классика, maman, общепризнанное произведение, - назидательно произнёс Лев Васильевич.

- Вы неправильно цитируете, - возразил Сергей. - Начало от себя добавили.

- Ну, вы учёный человек, как-никак училище правоведения закончили, вам виднее, - легко согласился Лев Васильевич. - Правда, в том же произведении сказано: "Ученье - вот чума, учёность - вот причина, что нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений". Это я правильно цитирую, господин поручик?

- Вы на что намекаете? - насторожился Сергей.

- А я не намекаю, я прямо говорю, что Россию погубили умники, - с вызовом сказал Лев Васильевич. - Начитались западной литературы и захотели всё изменить на западный лад. А нам Запад не указ, у нас свои порядки, - исконные, вечные; мы унаследовали их от святой Руси и великой Византии. Что может нам принести Запад? Ничего, кроме вреда!

- Но вы не в косоворотке ходите, в Париж с удовольствием ездите, - заметил Сергей. - В Ницце и Лозанне подолгу живёте и свои деньги в Европе храните.

- Ну так что? Главное, что я душой - настоящий русский человек. А какую одёжку надевать или где жить, - это пустяки, - возразил Лев Васильевич. - Может быть, я больше русский, чем какой-нибудь рязанский мужик, ибо он в Париже не бывал, европейских искушений не видывал, а я был, да не поддался, сохранил свою русскую душу. А вы всё на деньги меряете: твои деньги, мол, на Западе, так и сам ты западный. Нет-с, молодой человек, русскую душу деньгами не измерить - она, голубушка, плюёт на них с космических высот, ибо масштаб имеет вселенский!.. Что ты морщишься, Наталья? Не нравятся мои рассуждения?

- Это я от уксуса, Лев Васильевич, не обращайте внимания, - ответила она.

- То-то же - от уксуса! Потому как возразить мне нечего, русский человек всех превзойдёт, - довольно проговорил Лев Васильевич.

- Женились вы, однако, по расчёту: взяли жену старше себя, разведённую, да ещё с ребёнком, - не удержался Сергей. - Как же - принцесса Ольденбургская, княгиня Юрьевская! Первый муж - внебрачный сын самого императора Александра Второго; хорошая партия, чёрт возьми!

- Ах, Серёжа, зачем ты так? - укоризненно сказала Феодора Павловна. - Сашенька чудесная женщина, дай Бог ей здоровья.

- Вы, господин поручик, забываетесь, - густо побагровел Лев Васильевич. - Эдак и я могу сказать, что вы вошли в наш дом по расчету и вовсе не любите Наталью.

- Лёвушка, что ты?! Разве можно? - всплеснула руками Феодора Павловна. - Извинись сейчас же, а ты, Наташа, не бери в голову, это он всё выдумал.

- Что я мальчишка, извиняться перед ним, пусть сам извиняется, - буркнул Лев Васильевич. - Он первым начал.

- Серёжа, извинись немедленно! - приказала Феодора Павловна. - И скажи Наташе, что ты её любишь.

- Простите, maman; простите и вы, Лев Васильевич, я погорячился, - слегка поклонился ему Сергей. - Наташа, не сомневайся, ты дорога мне.

- В этом я не сомневаюсь, - продолжая заворачивать вещи, ответила она.

- Вот и хорошо! Когда мир в семье, сердце радуется, - пусть Господь отведёт от нас несчастья! - сказала Феодора Павловна. - Бери холстину, Лёвушка, смачивай уксусом.

- Я, всё-таки, закончу свои рассуждения, господин поручик, - упрямо проговорил Лев Васильевич.

- Сделайте одолжение, - пожал плечами Сергей.

- Чем сильна наша матушка-Россия? Всем, чем она отличается от Запада. Всё, что у нас своё, даёт нам силу, а что чужое - отбирает её, - сказал Лев Васильевич. - Я говорю, конечно, не о внешних признаках, таких, как одежда и всяких штучках, делающих жизнь более комфортной, а о глубинной сущности русской жизни. Возьмите западного человека: у него в крови сидит понятие о собственном достоинстве, - он, каналья, требует уважать права личности, он не может жить без демократических свобод, ему, подлецу, подавай "Декларацию прав человека и гражданина". А наши, русские, на это плевать хотели, - да-с, плевать, чего вы морщитесь? - наш народ готов отречься от своей воли, стерпеть любые обиды, хоть в морду ему бей; он готов забыть о себе, презреть себя, унизить, растоптать, если угодно, - и это возносит его превыше всех прочих народов на земле!

Западные люди в своей необузданной гордыне не способны понять, что в этом-то самоотречении и есть великая сила, ибо, добиваясь прав личности, они перестают быть единым народом, распадаются, так сказать, на атомы, о которых поведала нам современная наука, и которые есть частицы неустойчивые. Наш же народ, отрекаясь от личных свобод и презирая права индивидуума, сохраняет нерушимую целостность, он незыблем и твёрд. Для полной устойчивости ему нужно только одно - власть, такая же несокрушимая, не подверженная колебаниям и далёкая от западной губительной свободы, как он сам. Когда есть такая власть, народ счастлив и процветает; когда нет - он теряется и мечется, как стадо, оставшееся без пастыря.