Читаем Неизбежное. Сцены из русской жизни конца 19-начала 20 века с участием известных лиц (СИ) полностью

На тумбе для афиш, между сводками с фронтов Гражданской войны, декретами Совета народных комиссаров и суровыми постановлениями Петроградской ЧК был криво приклеен серо-жёлтый лист грубой бумаги. На нём крупными буквами было написано: "Театр музыкальной драмы. 7-8 ноября. Мы, поэты, художники, режиссёры и актёры, празднуем день годовщины Октябрьской революции революционным спектаклем. Нами будет дана: "Мистерия-буфф", героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи, сделанное В. Маяковским. Все желающие играть в этой пьесе благоволят явиться в помещение Тенишевского училища. Там им будет произведён отбор, розданы роли".

- Что за чёрт! - сказал худой, давно не бритый юноша в рваной солдатской шинели. - "Все желающие...". Как просто - пришёл и получил роль!

- Теперь всё просто, Коля, - отозвался его товарищ в дворницком картузе, такой же небритый, но приземистый, одетый в сильно поношенное пальто с чужого плеча. - Бытие перевернулось, императивы потеряли своё значение. Вчерашний сапожник может стать министром, слесарь - полководцем, а уж артистом - кто угодно. Я знаю одного гробовщика, который нашёл свое призвание на сцене и ему пророчат великое будущее. Революция, как таран, разбила все социальные и культурные перегородки: стен нынче нет, - ходи, кто где хочет.

- Эх, Ваня! - Коля надвинул ему картуз на глаза. - Философ ты кабинетный, кантианец! А бытие сейчас надо изучать именно на улице, где нет никаких перегородок. Так что не брюзжи, а скажи лучше: не пойти ли нам в Тенишевское училище аписаться в артисты? Может, краюшку хлеба дадут?

- Сомневаюсь, - поправляя картуз, сказал Ваня. - Если всем, кто в артисты пойдёт, будут хлеб давать, от артистов отбоя не будет. Наверняка приглашают на общественных началах; самое большое - кипятку нальют с морковным чаем.

- Тоже неплохо, по крайней мере, согреемся, - рассмеялся Коля. - С тех пор, как меня раздели какие-то тихие люди в ночи, вежливо приставив пистолет к моей груди, я ужасно мёрзну. Эта рваная шинелька и худые ботинки нисколько не спасают от холода, - да и ты в своём шикарном наряде не похож на тёпло одетого человека: готов поспорить, что твоё пальто было пошито одновременно с отменой крепостного права, а греть перестало уже в русско-японскую войну. Удивительно, какой материал был раньше, какие были портные! Ни одно нынешнее пальто не проживёт полвека.

- Пальто анахроническое, - согласился Ваня. - Когда-то было отличным, но изжило себя, потому и отдали его почти даром. Всё, что себя изжило, уходит задёшево - такова диалектика жизни... Зато картуз хорош: я его выменял у дворника за бутылку настоящей водки!

- Завидую тебе и дворнику: каждый получил, что хотел, - завистливо вздохнул Коля. - А я о шапке и не мечтаю: знаешь, сколько спекулянты за шапку просят? И ведь даже ЧК не боятся, - жажда наживы сильнее страха смерти. Ну, что, пошли в Тенишевское?

- Нам бы вернуться в Вятку, - сказал Ваня. - Чего мы здесь ждём? Какая теперь учёба? Домой надо ехать.

- Ни за что! - возмутился Коля. - Здесь творится история, здесь рождается новый мир. Неужели ты, любящий копаться в мироздании, покинешь эту великолепную лабораторию жизни?

- Я считаю, что философ не должен шататься по улицам. Да, для меня примером является Кант, который в тиши кабинета постигал тайны бытия, - возразил Ваня. - Впрочем, Ницше тоже не бродил среди людей, создавая свою "философию жизни".

- Ну, а мне чрезвычайно интересно шататься по улицам и бродить среди людей. Сколько тут потрясающих сюжетов, сколько оригинальных типажей! Если я когда-нибудь напишу роман, то он будет о людях с улицы, - весело заявил Коля. - Однако если я сейчас замёрзну насмерть, вряд ли это кого-нибудь вдохновит на создание хотя бы маленькой элегии - сюжетец довольно-таки скучный... Идём в Тенишевское, и никаких возражений!


***



- Где тут в артисты записывают? - спросил Коля, когда они вошли в здание Тенишевского училища на Моховой улице. - Хотим участвовать в революционной пьесе "Мистерия-буфф".

Человек в покосившемся пенсне, который бежал куда-то с баулом в руке, остановился и посмотрел на них, как на сумасшедших.

- Какая пьеса? Какие артисты? Ничего у нас нет, ничего! - он нервно поправил свое пенсне и собрался бежать дальше, но Коля схватил его за рукав.

- Нет, извините, в афише ясно написано: "Мистерия-буфф", в Тенишевском училище. Может быть, в зале?..

- Может быть, может быть, у нас всё может быть, - забормотал человек в пенсне. - Пустите, мне больно! - взвизгнул он, вырвался от Коли и моментально исчез за дверью.

- Вот те на! - растерянно сказал Коля. - Куда же нам идти?

- А я говорил: зря всё это, - едва ли не с удовольствием возразил Ваня. - Видишь, что получилось.

- "Казимир Северинович, Казимир Северинович"! Что "Казимир Северинович"? Я уже тридцать девять лет Казимир Северинович! - раздался чей-то с лестницы. - Как можно было оставить это? А вы знаете, что этим уже хотели печку топить?

- Но Казимир Северинович...

- Дайте мне, я сам отнесу!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Браки совершаются на небесах
Браки совершаются на небесах

— Прошу прощения, — он коротко козырнул. — Это моя обязанность — составить рапорт по факту инцидента и обращения… хм… пассажира. Не исключено, что вы сломали ему нос.— А ничего, что он лапал меня за грудь?! — фыркнула девушка. Марк почувствовал легкий укол совести. Нет, если так, то это и в самом деле никуда не годится. С другой стороны, ломать за такое нос… А, может, он и не сломан вовсе…— Я уверен, компетентные люди во всем разберутся.— Удачи компетентным людям, — она гордо вскинула голову. — И вам удачи, командир. Чао.Марк какое-то время смотрел, как она удаляется по коридору. Походочка, у нее, конечно… профессиональная.Книга о том, как красавец-пилот добивался любви успешной топ-модели. Хотя на самом деле не об этом.

Дарья Волкова , Елена Арсеньева , Лариса Райт

Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Проза / Историческая проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Крестный путь
Крестный путь

Владимир Личутин впервые в современной прозе обращается к теме русского религиозного раскола - этой национальной драме, что постигла Русь в XVII веке и сопровождает русский народ и поныне.Роман этот необычайно актуален: из далекого прошлого наши предки предупреждают нас, взывая к добру, ограждают от возможных бедствий, напоминают о славных страницах истории российской, когда «... в какой-нибудь десяток лет Русь неслыханно обросла землями и вновь стала великою».Роман «Раскол», издаваемый в 3-х книгах: «Венчание на царство», «Крестный путь» и «Вознесение», отличается остросюжетным, напряженным действием, точно передающим дух времени, колорит истории, характеры реальных исторических лиц - протопопа Аввакума, патриарха Никона.Читателя ожидает погружение в живописный мир русского быта и образов XVII века.

Владимир Владимирович Личутин , Дафна дю Морье , Сергей Иванович Кравченко , Хосемария Эскрива

Проза / Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза / Религия, религиозная литература / Современная проза