Неизбежное. Сцены из русской жизни конца 19-начала 20 века с участием известных лиц (СИ)

Как аукнется - так и откликнется. Если считаете всех жуликами, то одни жулики к вам и придут. На глазах - сотни жуликов, а за глазами - миллионы людей, пока непросвещённых, пока тёмных. Но в них ещё спят творческие силы; они могут в будущем сказать такие слова, каких давно не говорила наша усталая, несвежая и книжная литература... Бороться с ужасами может лишь дух. А дух есть музыка. Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте революцию!".

А ведь у него у самого, у Блока, усадьбу сожгли, но не обиделся, не озлобился, понял и принял революцию.

- Его поэма "Двенадцать" - лучшее, что написано о революции, - вставил Коля. - "Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови, - Господи, благослови!"

- А мои стихи вы, стало быть, лучшими не считаете? - прищурился Маяковский.

- Ваши я плохо знаю, - признался Коля.

- За честность хвалю! - рассмеялся Маяковский. - А вы ели что-нибудь сегодня? Нет, конечно. Возьмите-ка это, - он вытащил из кармана завёрнутые в тряпицу куски хлеба и протянул Коле и Ване. - И не спорить! Считайте, что вы приняты в нашу пьесу, это ваш паёк. Артистов надо кормить, чтобы они не падали в голодный обморок на сцене.

- А у меня сахар есть, - как же это я сразу не догадался? - смущённо проговорил Малевич. - Возьмите это от меня, а вот заварки, простите, нет.

***

Маяковский и Малевич вышли в коридор, чтобы не смущать жадно набросившихся на еду Колю и Ваню, и там продолжили свой разговор:

- Вы слышали? "Все театры ближайшего будущего будут построены и основаны так, как давно предчувствовал Мейерхольд. Мейерхольд гениален. И мне больно, что этого никто не знает. Даже его ученики". Вахтангов сказал...

- Умница. Он сам гений...

- Сколько талантов раскрыла революция, и сколько ещё раскроет!

- На то она и революция. Но мы отвлеклись; как будем оформлять зал?

- Зал?

- Да, Мейерхольд говорит, что надо вообще отказаться от портера: эстетствующую интеллигенцию выгонят в театры, где процветают эпигоны Островского. А мы ставим пьесу для солдат, рабочих, крестьян и той интеллигенции, которая скажет: довольно спать! Наш зритель будет участвовать в представлении, он перестанет быть публикой, он сам станет действующем лицом, как уже стал в великой исторической пьесе, которая разворачивается в России.

- Интересно! Значит, вы хотите весь зал превратить в одну большую сцену?

- Да, как в уличном представлении, которое даётся с участием народа; недаром же я назвал свою пьесу "Мистерией"!

- Я об этом как-то не подумал... А Мейерхольд как видит оформление зала?

- У него, как всегда, миллион идей рождается и умирает в одну минуту. Они все прекрасны, надо просто схватиться за одну из них и держаться за неё.

- Попробуем... Это не он шумит на сцене?

- Он! Когда Мейерхольд волнуется, он сипит и надрывается, как засорившаяся флейта.

- О. как вы его!

- Ничего, он знает за собой этот недостаток и не обижается, хотя в целом обидчив, как девица в интересном возрасте, - вы с ним аккуратнее. Все мы гении, все обидчивы, - ну и компания у нас собралась!

- Да уж, надо стараться как-то ладить...

В коридоре раздались быстрые шаги и кто-то прокричал сорванным голосом:

- Маяковский! Малевич! Вот вы где! Ну нельзя же так, товарищи, ищу вас по всему театру!

Коля и Ваня выглянули из двери и увидели долговязого худого человека лет сорока - сорока пяти. Он был в красноармейской фуражке со звездой, в кожаной тужурке и белой рубашке с галстуком-бабочкой.

- Мы вас ждали, Всеволод Эмильевич... - хотел сказать Маяковский, но Мейерхольд перебил его:

- А вы слышали, что "красный террор" отменяют? Да, к годовщине революции! Сколько криков было, сколько воплей о зверствах советской власти, а террор просуществовал всего два месяца: от покушения на Ленина до сего дня! А я так полагаю, что рано отменять, - да, рано! Ленин правильно писал после того, как убили Володарского: "Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это невозможно! Террористы будут считать нас тряпками".