Неизбежность

Такое настроение — вперед и вперед! — и у всех нас. Не сомневайтесь, товарищ полковник, мы делаем все, чтобы не потерять темпа. Иногда, правда, это зависит и от противной стороны, от японцев. В этом самом ущелье они опять обстреляли отряд. Когда танки втянулись в гранитную горловину и вошли в воду, с высоток ударили пулеметы, мало того — ударили пушки (возможно, из разбитого в укрепрайоне горно-артиллерийского полка?). Пули зацокали по броне, снаряды разрывались в ручье, на берегу, обдавая водяными и каменными брызгами. Было срочно передано приказание комбрига: погасить фары. Выполнили.

По вспышкам выстрелов можно определить, где находится противник. Танки и самоходки стреляют с ходу либо с коротких остановок. Грохот выстрелов и разрывов, рев моторов, лязг гусениц, гул бурного потока. Сидя на броне, мы намертво вцепились в скобы, при каждом выстреле танковой пушки едва не сбрасываемые отдачей. Спрыгнуть в воду? Да тебя тут же свалит с ног, унесет потоком, припечатает к камню — и поминай как звали. А то и захлебнешься.

Наконец выбрались из ручья, траки заскрежетали о береговые камни. Танки то упирались в валуны, то проваливались в ямы — из десантников вытряхивало душу. Даже мутило. И я подумал: каково же Шарафу Рахматуллаеву, которого укачивает больше других? Показалось: сквозь гром, лязг и рев я услышал, как жалобно, по-щенячьи постанывает узбек, борясь с дурнотой. Не свалился бы кто, не дай бог, с танка, тогда стоном не отделаешься. Я впивался руками в скобу, у меня немели пальцы, ныло избиваемое о металл тело, к горлу подступала тошнота, и хотелось одного — скорей соскочить с танка. Не в воду, разумеется, а на твердь. А танки прибавляли газу, и мотало сильней и сильней. Комбриг не стал выкуривать японцев, не ввязался в засасывающий, как болото, бой. Подавив несколько пушек и пулеметов, отряд прорвался через ущелье, а японцев добьют стрелковые части, идущие вдогон за нами. Наша же задача — вперед. Покуда горючее в баках — вперед, вперед!

Я был не прав: мы спускались — и пейзаж менялся. На восточных склонах хребта спуски еще круче, скалы еще неприступнее, больше речек, у подножия уходящих в небо вершин — ясеневые леса, в распадках — лиственничные. Трава высокая, пышная, на полянах — пестрые цветы. На привале я бы мог набрать букетик. Но кому дарить? Некому. Не подаришь же Феде Трушину или какому-нибудь другому симпатичному мужику. А когда-то я дарил цветы женщинам: Эрне речные лилии — в Германии, Нине, попутчице, саранки — в эшелоне, шедшем по Сибири. Да и не для войны цветы. Они для мирной, тихой, ласковой жизни. А ведь саранки — это те же лилии, только таежные.

Саранками был усеян и каменистый карниз слева от тропы. То ли Вадик Нестеров засмотрелся на красивые цветы, то ли просто потерял бдительность, только он оступился и заскользил на подошвах, как на коньках, вниз. Мы от ужаса онемели. У края карниза Нестеров ухватился за куст и повис над бездной. Я потерял способность действовать, окаменел, прижав скрещенные руки к груди. Но не растерялся сержант Черкасов. Он крикнул:

— Погосян! Рахматуллаев! Страхуйте меня!

Тут-то и я опомнился. Погосян, Рахматуллаев и я удерживали Славу Черкасова за ноги, а он подполз к карнизу и вытащил Нестерова. А если б и у нас троих подошвы заскользили? Бр-р, думать не хочется! Помимо всего прочего есть и что-то обидное в такой смерти, когда на войне гибнешь не от пули или осколка, а от несчастного случая. Более бледный, чем сам Нестеров, я хотел выговорить ему, отругать, но лишь махнул рукой. Что тут говорить?..

Мы продолжали спускаться с Большого Хингана, не теряя темпа, а кое-где даже увеличивая его. Продвигаемся, воюя. Воюем, продвигаясь.

Брезжило утро, когда мои бойцы были посланы в разведку. С гребня высоты мы увидели внизу горбатый каменный, облепленный серо-зеленым лишайником мост. Мост, да еще каменный — такое на Хингане в редкость. Значит, близка цивилизация, хотя бы и относительная, значит, вскоре пойдут и приличные дороги? Мы наблюдали, затаившись в мокрых и скользких кустах багульника. Сизый туман наползал из ущелья на мост, скрадывал его очертания. Меня окликнул сержант Черкасов:

— Товарищ лейтенант!

— Чего тебе, Слава?

— На мосту движение.

Я пригляделся: да, в тумане мелькают какие-то тени. Подал знак: подползти поближе. Подползли. Туман маленько рассеялся, и мы углядели: у моста люди в военной робе, двое из них держат в вытянутых руках зеленоватые пакеты.

— Тол! — прошептал я сам себе и заметил: за мостом, в лозняке, еще с десяток диверсантов — кто в халатах, кто в плащах.

Я сказал сержанту Черкасову:

— Слава! Бери отделение, обтекай мост — кустиками, во-он там заляжешь. Я открою огонь по диверсантам, а как дам зеленую ракету — атакуй со своими солдатами. Задача ясна?

— Так точно, товарищ лейтенант!

— Выполняй.

С гребня вижу, как ползут по кустарнику бойцы Черкасова. Осторожно, но решительно. Так и надо. Как только они обходят диверсантов и залегают за камнями, я командую:

— Огонь!