Неизбежность

— Я американский солдат, меня зовут Александр Байби. Нам русские войска принесли свободу. Три с половиной года мы томились в японской тюрьме. Тысячи умирали от голода и пыток. За все время только четырем удалось бежать из этого лагеря, но и они были схвачены и заморены до смерти. Нет слов, чтобы рассказать здесь об издевательствах японских властей над нами. Наши русские боевые друзья, к вам обращаюсь я, простой американец, со словами горячей благодарности и любви. Никто из нас не забудет этого дня. На всю жизнь мы ваши самые верные друзья, и эту дружбу с Россией мы завещаем своим детям!

Когда Александр Байби и переводивший его речь для советских офицеров лейтенант умолкают, генерал Притула произносит:

— Спасибо. Но это наш долг... Теперь прошу внимания: японская военная охрана лагеря разоружается, а виновные в пытках и издевательствах над военнопленными будут арестованы. Временно, до подхода советских частей, управление лагерем возлагается на американских и английских генералов. — Он пожимает руку высокому худому старику в американской военной форме, с двумя звездами на отложном воротнике, — нос у старика горбинкой, седая бородка, пергаментное лицо с синими прожилками. — Генерал Паркер, вы самый старший по чину и по возрасту в Мукденском лагере. Я прошу вас стать временно начальником лагеря.

Паркер растроган, лейтенант переводит:

— Он благодарит за доверие, обещает оправдать. Он счастлив видеть русских. Он восхищен стремительным наступлением Красной Армии.

Генерал Паркер представляет стоящих рядом:

— Маршал авиации Великобритании Молтби. Генералы Джонс, Шари и Ченовет — командиры американских корпусов. Генералы Пиэрс, Фонк, Лаф — командиры дивизий...

Десантников никак не отпускают из лагеря: жмут руки, трогают за локти, просят автограф и сувенир — звездочку или пуговицу, расспрашивают о боях с Квантунской армией. Говорят: русские умеют воевать, мы восхищаемся вами, мы расскажем о вас на родине.

Десантники поражены свидетельствами пленных: чем-либо провинившихся японцы подвешивали на крюках к стене, и они висели вниз головой, пока не умирали; или такое: человека распинали на какой-то машине, выкручивавшей руки и ноги; или такое: вырезали и съедали печень — ритуальное в японской армии людоедство. А что отрубали головы — так это уж хоть без мучений...

31 Василевский

Александр Михайлович подумал, что сейчас произойдет событие, ставящее в Маньчжурской стратегической операции точку, если не восклицательный знак. Хотя и после этого десятка дней, за которые — вместо запланированных двадцати — двадцати трех — была одержана решающая победа над Квантунской армией, конечно, еще возможны отдельные бои и столкновения — неделя либо две, а то и подольше. Но капитуляция противника, вот она — в лице японских генералов и дипломатов, доставленных советским военным самолетом из Харбина сюда, на КП командующего Первым Дальневосточным фронтом: через минуту их введут в помещение.

Еще десяток дней — и Япония будет поставлена на колени! А ведь докладывали: всего за четыре месяца до вступления Советского Союза в войну с Японией комитет начальников штабов американской армии утверждал, что рассчитывать на победу можно лишь в конце 1946 года, а по оценке военного министра США Стимсона, за эти предстоящие полтора года боев потери одной только американской армии должны были составить более миллиона человек. Цифра тем более впечатляет, если учесть, что до сих пор общие потери американцев на всех фронтах второй мировой составили по нашим данным, примерно сто пятьдесят — сто шестьдесят тысяч человек. Сокрушительный удар Красной Армии спас жизнь стольких людей, включая и американцев! История не забудет этого. Слава об этих днях не померкнет...

Василевский оглядел сидящих за столом маршала Мерецкова, члена Военного совета фронта генерал-полковника Штыкова, главного маршала авиации Новикова — серьезны, понимают значимость момента — и вдруг уловил, как пахнет растревоженной сосной. Домик свежесрубленный, лесочек у подножия сопки возле советско-маньчжурской границы — красивое и удобное место для своего командного пункта выбрал Кирилл Афанасьевич. Удобное...

В дверях возник полковник-гвардеец:

— Товарищ Главнокомандующий! Разрешите заводить?

Александр Михайлович опять втянул в себя смолистый дух и сказал:

— Не надо их заводить, пусть сами заходят...

И они вошли — сутулые, в высоких желтых сапогах, коричневых мундирах, на мундирах орденские ленточки. Василевский взглянул бегло — на ленточки, пристально — на лица: былого высокомерия и следов нет, растеряны, угнетены и даже не могут скрыть этого. Снимают фуражки, низко кланяются. Василевский говорит:

— Садитесь.