Неизбежность

— Ты, Петро, взвесь: прорывать долговременную оборону не пустой звук. Квантунская армия — противник не картонный. Поляжет кое-кто из нас. Историческая правда за нами, война эта справедлива, а жертвы наши никогда не приму за справедливость. Не смирюсь с ними! Конечно, смерть от жизни неотделима. Но должно быть естественно: пожил свое — ложись помирай. А когда насильно лишают жизни, да еще в молодом возрасте, где ж здесь справедливость? Но и заживаться... Был у меня дед, по отцу. До восьмидесяти доскрипел — полуглухой, полуслепой, из ума выжил, несет околесицу, под себя опорожняется... Что за жизнь? Но сердце, легкие, желудок — как у молодого, близкой смерти не предвидится. И живет так, себе и близким в тягость... Как-то, в минуту просветления, говорит своей бабке: «Анюта, заведи меня в сарай, тюкни поленом по затылку, тебя и себя освобожу» — и плачет. И она, понятно, заливается... Вывод: вовремя отдать концы — тоже надо уметь...

Я подивился повороту в мыслях Трушина и тоже не ударил в грязь лицом:

— Вообще проблема жизни и смерти, — вечного обновления исключительно интересна с философской точки зрения. Ведь живое существо, появляясь на свет, уже несет в себе зародыш грядущей смерти: рождается, чтобы умереть! Но вечно зелено древо жизни. Материя бессмертна. Как соотнести жизнь и смерть? Как оценить их взаимосвязь и взаимовлияние? А как ты оцениваешь, Федор?

— Но-марксистски...

— А конкретнее?

И тут вместо слов изо рта Трушина вылетел тихий, однако внятный храп. «Умаялся. Спи, марксист. Все мы марксисты», — сказал я мысленно Федору и свернулся калачиком. Уснул сразу и сразу увидел множество лиц, знакомых и незнакомых, одни из них не пропадали из поля зрения, другие заменялись новыми. И, не пробуждаясь, в беспокойном, неглубоком сне, я все пытался определить, кто же из них живой, кто мертвый.

5 Малиновский

Он опустился на диван-кровать, и купе огласилось жалобным пружинным пением. Подумал: грузнеет. Эдак догонит Федора Ивановича Толбухина, бывшего соседа по фронтам: маршал Толбухин командовал Третьим Украинским, он — Вторым. Где ты, Второй? В прошлом. Да, но полнота у Федора Ивановича рыхлая, болезненная, а у него — здоровая, крепкая. Жесткая полнота? В этом они и характерами разнятся: Толбухин мягок, он жёсток. Профессиональный военный, армейская косточка. Следует также учесть: жесткость — это не жестокость, это на пользу делу. За которое каждый из них отвечает...

В чем они схожи с Федором Ивановичем Толбухиным — оба некогда подвизались в штабах, и с тех пор штабная закваска давала о себе знать: разработку фронтовых операций в немалой степени брали на себя, большинство документов писали собственноручно, у других командующих этим занимались начальники штабов. Да, в чем-то схожи, в чем-то различны; да и с другими маршалами он, естественно, в чем-то схож и в чем-то от них отличен.

Поняв, что невольно, будто беспричинно сравнивает себя с другими, Родион Яковлевич с неудовольствием покрутил головой, провел рукой по жестким, зачесанным назад волосам, поглядел в зеркальце над диваном: нет, он еще не стар. Еще повоюет, еще покажет, на что способен Маршал Советского Союза Малиновский.

Малиновский был в купе один. У него выпадали минуты, когда остро хотелось побыть без людей, минуты, которые сменялись затем столь же острым желанием видеть перед собой собеседника. Да, он один, но ощущение — будто все его многотысячные войска, которыми совсем недавно командовал, и новые его многотысячные войска, которыми будет вскоре командовать, находятся где-то за вагонной стеной, рядом с ним катят по рельсам. Это ощущение, по сути, не было странным: Управление Второго Украинского, 6-я гвардейская танковая армия генерал-полковника Кравченко и 53-я армия генерал-полковника Манагарова перебрасываются эшелонами из Чехословакии на Дальний Восток, в Забайкалье, туда же пролегла и его путь-дорожка, маршала Малиновского.

Он иногда так себя называл — «маршал Малиновский», потому что был горд и честолюбив, и в этом не было ничего худого, считал: кадровый служака не может не быть честолюбив. Другой разговор, что у военного человека, да еще такого масштаба, честолюбие должно подкрепляться умением воевать, в противном случае — перекос. Он победно командовал Вторым Украинским, победно будет командовать и Забайкальским фронтом. Уверен в этом. А если подобной уверенности в успехе нет, тогда и не садись на фронт! На армию не садись, на корпус, дивизию, полк — никуда не садись: дело завалишь, людей погубишь, война не приемлет колеблющихся, сомневающихся, не уверенных в себе. Убежденность в своих решениях, властность, воля, ну и, конечно, полководческий талант — слагаемые победы. Победы войск, которыми командуешь.