Неизбежность

— То есть? — Симоненко с недоумением воззрился на Кулагина.

— Их надо восстанавливать, а не задувать!

Симоненко раскрыл рот, но его опередил обычно не очень расторопный Филипп Головастиков:

— Тю на тебя, Толька! Деревня! Задули домну — значит пустили ее. Восстановили!

Симоненко подтвердил, что Головастиков прав, и первым бурно захохотал. И вся рота грянула. Кулагин несколько смутился: серый глаз смотрел нагло, но карий — виновато. Порывался что-то сказать, однако хохот глушил его. Когда чуток стихло, он произнес вроде бы застенчиво:

— Это я пошутковал. Что я, не понимаю: задуть — это не то, что потушить...

Результат был обратный тому, которого ожидал Кулагин: захохотали пуще прежнего, потому было очевидно — врет. Кулагин больше не стал объясняться с обществом, но оба глаза у него сделались нахальными. Я посмеялся вместе с солдатами, хотя было, в общем-то, не до смеха. Чем ближе надвигалось неотвратимое, грозное, тем тяжелее становилось на сердце. Я понимаю: мне это не положено — переживать. В этаком-то духе. Тяжело? На душе? Я же солдат, я же командир, я обязан знать одно: вперед — за Родину! Без раздумий и тем более переживаний. Нет, правда: они здорово осложняют жизнь и мешают воевать. Но, черт возьми, живой и есть живой! Без раздумий и переживаний живому человеку нельзя, пусть он солдат, пусть он накануне войны.

Солдаты отхохотались не сразу. Еще вспыхивали, будто цигарки в темноте, смешки, потому что реплики были веселые, с перчинкой. В трепе на вольные темы принял участие и неунывающий Толя Кулагин. Правда, сказал он не столько смешное, сколько бесшабашное и чуточку торчащее:

— Кончится война — буду куролесить! Год, два, три буду гулять, наверстывать упущенную молодость, робя! Опосля остепенюсь — и под венец!

Я для себя комментирую тезис: куролесить после войны. Стану ли я куролесить, хотя и у меня четыре года молодости отняты войной? Вероятно, нет. Вероятно, стану жить нормально, памятуя, что у миллионов отнята не молодость — сама жизнь.

Седьмого августа проводили полковой митинг: нашему однополчанину командиру орудия Геннадию Базыкову присвоено звание Героя Советского Союза. Здорово! Еще утром нам привезли дивизионку — вся первая полоса была посвящена этому событию: напечатаны Указ Президиума Верховного Совета СССР, передовая статья, разные заметки о его подвигах, фотография, и я сразу узнал старшего сержанта! Шелестя газетой, припомнил: после форсирования Шешупе (мы реку называли «Шешупа», на русский лад), на восточно-прусской уже земле, орудие Базыкова сопровождало наш наступающий батальон. Артиллеристы были, как говорится, на должной высоте: неотступно следовали за стрелками, расчищая нам путь. Если не ошибаюсь, расчет Базыкова подавил одну за другой пять огневых точек. А потом из лесу на полной скорости выскочили девять немецких танков! Сколько б ты ни натерпелся на войне всякого, как бы она тебя ни закаляла, при виде мчащихся на батальон бронированных махин мурашки ползут по спине. Пехота залегла, приготовила противотанковые гранаты, противотанковые ружья. Но артиллеристы, черти, молодцы, герои, опередили нас. Они подожгли головной танк, остальные струсили, повернули назад.

В Восточной же Пруссии, поближе к Кенигсбергу, расчет Базыкова сопровождал другой стрелковый батальон. И опять — танковая контратака немцев. Базыковцы выкатили орудие на прямую наводку, заварилась дуэль: танки с ходу били по орудию, орудие било по танкам. Итог: все три танка были подбиты и подожжены, орудие уцелело, в расчете — двое раненых и те не покинули поле боя, а батальон пошел вперед. Сам все это видел. Из газетки вычитал и кое-что другое... Вместе с Базыковым у нас теперь в дивизии двенадцать Героев, есть и посмертно. Геннадий Базыков, к счастью, живой...

На митинге выступил и я, хотя публичные выступления даются мне не легче, чем старшине Колбаковскому: краснею и бледнею, разве что не заикаюсь.

— Сегодня мы приветствуем старшего сержанта Базыкова, вступившего в семью Героев Советского Союза. Базыков свою звездочку заработал честно, в самом пекле. Порадуемся за него и пожелаем: будь, Гена, здоров и счастлив, а главное — будь жив!

Митинг закруглился, и я подошел к Базыкову, стоявшему тут же, — крепыш, голубоглаз, русоволос, — пожал руку, сказал без особой веселости:

— Геннадий, поздравляю еще раз! Обмыть надо!

— Непьющий я, — грустно ответил Базыков.

— Да ты и впрямь герой, — сказал и повторил свое: — Будь жив!