Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове

— И потом под видом седельника, — рассказывает Ага-Сеид, — появился здесь, чтобы с помощью добрых духов воздействовать на движение звезд!

— Но я упразднил фирманом должность звездочета, как вредную для народа.

— Ты допустил, мой шах, крупную ошибку.

— Бред какой-то с добрыми духами… Я хочу с чистыми руками и ясным убеждением! Я верю в разум народа!

— Ну где у нашего народа разум?

— А мы? А наша пятерка? Вы сами, наконец!

— «Вы! Я!..» Ведь вам звезды помогли, и вы еще смеете не верить в чудо и добрых духов!

А тут главный евнух шепчет на ухо Юсифу: заговор сторонников шаха, решили помочь звездам, — ускорить расправу.

И умелый дворцовый стратег Ага-Сеид подивился мудрости Юсифа. Когда главный евнух спросил: «Но как узнать, где прячутся заговорщики?», Юсифа осенило: по доброте своей ему помогли скрыться мастеровые, привычные спасать каждого, кто прячется от властей, — они могут и теперь, когда новый шах преследует своих противников, давать убежище заговорщикам.

Сам Юсиф со стражниками отправился к мастеровым, и в лавке мясника нашли двоих заговорщиков, а третьего, самого главного, обнаружили у главы мастеровых-плотников, и вдруг раздался треск — это треснуло иссохшееся под жарким солнцем знамя с Ноевым ковчегом.

А потом Юсиф кое-какие идеи Ага-Сеида претворил в жизнь: насчет Юсифабада и шахского происхождения. И непременно опереться — хитер же Ага-Сеид! — на чей-то авторитет. Алазикрихи-асселам?

— Правда, — заметил Ага-Сеид, — он скомпрометировал себя в глазах правоверных, но мы превратим его в великомученика.

И всюду появились глашатаи: «Наш Алазикрихи-асселам…»

— Но кто вам позволит, Фатали?

— О чем вы, любезнейший Кайтмазов?

— Эти грубые намеки.

— Вы о чем?

— Елизаветполь!

— Вы через «Зэ», а надо через «эС», да, да, «эС»!.. Неужто и эту страницу сжечь?

— Да-с! Никто не отменял, учтите, цензурный устав одна тысяча восемьсот двадцать шестого года!

— Чугунный?

— Скажи спасибо, что мы кавказцы, в Петербурге за это без головы останешься… Запрещены, напомню тебе, материалы возмутительного характера против властей, ослабляющие должное к ним почтение! И еще, это к тебе: помещение проектов и предложений об изменениях в их деятельности. И обсуждение внешнеполитических дел.

— Друг Кайтмазов, побойся всевышнего, ведь я о временах Шах-Аббаса! Бориса Годунова! Юсиф-шаха!

«Но я не виноват, — это Фатали думает, — что со времен Шах-Аббаса мало что изменилось в деспотических странах».

— И далее, — гнет свое Кайтмазов, — бесплодные и пагубные мудрствования также запрещены! А знаешь ли ты, Фатали, что я обязан сообщить имя автора, который представил произведение, обнаружившее в сочинителе нарушителя обязанностей верноподданных. Ход мыслей! Движение сюжета! Эти реформы!.. Вот, это из речи Юсиф-шаха: «Правители провинций подобны пиявкам, которые вздуваются от высосанной крови». Очень банальная, между прочим, мысль. А вот еще: фирман о сокращении расходов двора — на пышные приемы, празднества, на содержание иерархии бездельников, чиновников, служителей культа, призванных одурманивать людей, всяких надсмотрщиков… Я не ханжа, но разве может государство без них?

— Неужто и у нас? — изумлен искренне Фаталя.

— А вы шутник! Ну да, ведь комедиограф! А это? «Чтоб отныне никто не осмеливался подносить подарки ни ему, то есть шаху, ни высшим представителям власти, ни другим чиновникам, а также добиваться чинов путем неумеренной лести, подношений, семейных связей, так как чины должны предоставляться лицам энергичным, доказавшим свою честность и способность к государственной деятельности. И чтоб никогда впредь высший чин, о котором в народе ходит молва как о казнокраде и взяточнике, не был, смещаемый здесь, назначаем на другой высокий пост!» Что за формулировки?!

— Увы, ты прав, Кайтмазов (они то на «вы», то на «ты»!), никудышным оказался Юсиф-шах правителем! Знаете, что сказала Сальми-хатун Юсифу? Ведь не сдержался он, стал-тагш жить со второй женой! Ну, я семейные скандалы описывать не буду, Юсифу судьба государства доверена, он поседел за эти дни, а на него с двух сторон — жены, рвут его на части. Пристала к нему доша-ховская жена, мол, сыновей пристрой.

«Но они малы еще!» — отбивается Юсиф. «А ты пожалуй им фирманом провинции, старшую дочь замуж выдай. За сына турецкого султана». — «Может, — он ей, — за сына русского царя?» И умолкает жена, не зная, что ответить. А Сальми-хатун…

— Подожди! — перебивает Кайтмазов. — И насчет Сальми-хатун тоже! Я понимаю, ты не хан, не Бакиханов, не бек, не князь, как Орбелиани, и тебе, конечно, хотелось бы… И не спорь! Ни о каком равенстве сословий речи быть не может! И чтоб Сальми-хатун!.. А знаешь, чья она дочь?

— Сальми-хатун?

— Ну да, а кто же?

— И Шах-Аббас бы затруднился ответить.

— А я отвечу!.. Сальми-хатун — дочь египетского паши. Принцесса.

— Спасибо, я не знал. Мне казалось…

Кайтмазов говорил столь убедительно, что Фаталя стал сомневаться, забыл даже сказать собеседнику о том, как он искал ей имя и что она горянка… Но Кайтмазов уже скакал по страницам рукописи:

— И чтоб Сальми-хатун предпочла шаху простого седельника?!

— Шаха!