— Добрый день. Рад, что вы пришли в себя, мисс Аддамс, — мужчина слегка улыбается, заглядывая в медицинскую карту.
— Когда меня выпишут? — требовательно спрашивает Уэнсдэй вместо ответного приветствия, скрестив руки на груди и смерив его прохладным взглядом.
— О, не все так быстро… — врач смотрит на нее с раздражающе-снисходительным выражением. — Пришли результаты анализов. Похоже, все в порядке. У вас отменное здоровье, но черепно-мозговая травма — достаточно серьезный диагноз, чтобы я мог выписать вас в ближайшее время. Нужно будет остаться под наблюдением минимум на несколько дней.
— Я чувствую себя совершенно нормально.
Это почти не ложь.
Не считая тумана в голове, вызванного убойной дозой лекарств, и легкой боли в ушибленной грудной клетке, её ничего больше не беспокоит.
Если только не считать убивающего бездействия. Она заперта в унылой больничной палате, все равно что в тюрьме, пока смертоносный монстр бродит на свободе в поисках следующей жертвы.
— Мисс Аддамс, я вынужден настоять. Травмы головы бывают опасны и непредсказуемы. Я должен убедиться, что не останется последствий.
Она едва не шипит от бессильной ярости.
Но рациональное мышление подсказывает, что в словах врача есть доля истины. Она должна набраться сил, прежде чем вновь встать на пути у Хайда.
Уэнсдэй со вздохом откидывается на подушку, скрипнув зубами в нескрываемом раздражении.
— Я рад, что мы сумели прийти к консенсусу, — улыбается мужчина и поворачивается к выходу из палаты. — Поправляйтесь.
Следующие дни тянутся невыносимо долго, словно время по какому-то невероятному парадоксу замедляет свой ход. Убедившись, что её жизни больше ничего не угрожает, родители отбывают в Нью-Джерси с пожеланиями «скорейшего выздоровления для новых смертельно опасных расследований». Энид, благополучно забывшая все обиды, навещает её почти каждый день — устроившись в изножье кровати, подробно и обстоятельно пересказывает все новые сплетни. От её непрекращающейся болтовни неизбежно начинает болеть голова, но все-таки присутствие Синклер вносит разнообразие в тоскливые будни. Поэтому Аддамс не перебивает её и даже почти не закатывает глаза, когда блондинка увлеченно рассказывает пикантные подробности своей личной жизни.
— Представляешь, вчера мы с Аяксом сделали это прямо в кабинете химии после уроков… — хихикает она, понизив голос до заговорщического шепота и смущенно краснея. — Я сидела на парте, а он… Ну понимаешь… Касался языком… прямо там. Ты даже не представляешь, насколько это было обалденно!
Уэнсдэй брезгливо кривит губы.
К сожалению или к счастью, она представляет.
Но самопровозглашенной королеве сплетен знать об этом совершенно необязательно.
Несколько раз приходит Юджин. Приносит мед разных сортов, конспекты по всем предметам и однажды — мягкую игрушку в виде черно-белой пчелы. Аддамс с отвращением взирает на плюшевое чудовище, но чуть смягчается, понимая, насколько сложно ему было отыскать пчелу подобной расцветки. Она вообще в последнее время слишком часто смягчается, поступая совершенно нехарактерным для себя образом. Кошмар. Наверняка, это последствия черепно-мозговой травмы — в другое время она бы непременно выкинула игрушку в мусорное ведро сразу после ухода Оттингера, но сейчас… Повертев пчелу в руках, Уэнсдэй недовольно вздыхает и устраивает мягкий пылесборник на прикроватной тумбочке.
— Не знал, что пчелы бывают черно-белыми… — как-то раз усмехается Ксавье.
Он приезжает в Джерико каждый день после уроков и неизменно остается дотемна. Привозит блокнот в твердой обложке и письменный набор — печатную машинку не разрешила администрация больницы — но Аддамс достаточно и этого. Пока она от руки выводит аккуратные строчки в блокноте, погрузившись в водоворот приключений Вайпер, Ксавье всегда сидит на диване, делая наброски и иногда бросая в её сторону взгляды, полные ужасающей нежности. Когда она устает писать, он откладывает в сторону скетчбук, и они подолгу разговаривают.
Ксавье упорно обходит стороной тему Хайда и события роковой ночи, словно эти воспоминания причиняют боль. Зато он увлеченно рассказывает о своих путешествиях по другим странам — из-за постоянных гастролей отца он объездил большую часть Европы и Южной Америки. Уэнсдэй преимущественно слушает, иногда вставляя ремарки, почерпнутые преимущественно из литературы, нежели из личного опыта. Еще реже — задает вопросы о тех или иных достопримечательностях.
В их общении больше нет натянутой неловкости, но Ксавье держит себя в руках с удивительной стойкостью, не вторгаясь в личные границы.
Только пару раз позволяет себе на прощание коснуться её руки. И один раз — запечатлеть короткий поцелуй на внутренней стороне запястья. От прикосновения его губ в её животе возникают отголоски тянущего возбуждения, но Ксавье явно опасается двинуться дальше и проявить больше инициативы. Уэнсдэй почти хочет, чтобы он это сделал. Но не желает в этом признаваться.