— Но если дашь немного времени, есть шанс, что твой сын будет свободен. Я была в той лечебнице, и там далеко не курорт. Неужели ты действительно хочешь обречь Тайлера на пожизненное заключение в тех стенах?
— Не смей даже упоминать его имя, мерзавка! — самообладание вновь подводит Франсуазу, и глухой сиплый голос мгновенно срывается на визг. И сразу же — на низкий шепот, таящий неприкрытую угрозу. — Он оказался там из-за тебя.
— Не только из-за меня, — вкрадчиво сообщает Аддамс, поднимаясь на ноги и медленно приближаясь к женщине настолько, насколько позволяет длина проржавевшей цепи. При каждом шаге тяжелые кандалы впиваются в запястья, причиняя неприятную боль, но она этого практически не замечает, впившись в мать Тайлера ледяным взглядом исподлобья. — Он мог бы сбежать и остаться на свободе… если бы не шериф.
При упоминании шерифа посеревшее лицо Франсуазы искажается гримасой страдания, и на долю секунды она становится ужасно похожей на себя в прошлом. На отчаявшуюся женщину из видения, которая когда-то захлебывалась слезами, умоляя мужа не разлучать её с сыном. Похоже, воспоминания об этом врезались в её память каленым железом, обжигающим затаенной болью даже спустя столько нет. И Аддамс сиюминутно замечает, что ей удалось нащупать рычаг давления.
— Он был плохим отцом. Но у него было так много времени с Тайлером, а у тебя — так мало, — ей больше не нужно взвешивать каждое слово. Каким-то неведомым внутренним чутьем Уэнсдэй понимает, что нужно говорить. — Неужели ты правда не хочешь это исправить?
Франсуаза машинально отшатывается назад и опускает глаза. Несколько раз мотает головой из стороны в сторону, а потом из её груди вдруг вырывается не то вздох, не то всхлип. Хрупкая нервная система, измученная долгими годами в психиатрической лечебнице под дурманом препаратов, явно больше не способна выносить серьезные душевные потрясения. Глядя на её смятение, Уэнсдэй готова благодарить судьбу — или Бога, или Дьявола, или кто там еще есть — за собственную природную холодность.
Поразительно, какими жалкими и слабыми людей делает привязанность друг к другу. Она бросает короткий взгляд в сторону истекающего кровью Ксавье… Очередное наглядное доказательство, что чувства способны убивать не только морально.
— Твоя взяла… — на уровне едва различимого шепота произносит Франсуаза, но через мгновение её голос крепнет, наливаясь металлом. — Но если ты попробуешь сбежать или вызвать копов, я сразу убью их всех. Я даю тебе ровно сутки.
— Это мало. До Детройта тринадцать часов пути только в одну сторону, — тут же возражает Аддамс. — И моя машина застряла в луже в километре отсюда.
— Сутки и не минутой больше. А машина у меня есть, так и быть, — запустив руку в карман местами испачканных штанов, женщина извлекает ключи с видавшим виды брелком. — Но не вздумай держать меня за идиотку и не жди, что я отпущу тебя без подстраховки.
Небрежно швырнув ключи под ноги Аддамс, она отходит в дальний угол ангара и, приподняв тонкий грязный матрас, достаёт оттуда телефон в черном чехле — тот самый, подаренный Ксавье в конце прошлого семестра. Очевидно, пока Уэнсдэй была без сознания, мать Тайлера успела обыскать её вещи.
— Я установлю сюда приложение для определения геолокации. Если ты хоть ненадолго выйдешь из него, чтобы позвонить копам, сигнал пропадет, и я сразу пойму, чем тут дело пахнет. Или если надумаешь хоть на минуту свернуть с дороги на Детройт. Или выкинуть ещё какой-то фокус… Не суть. Знай, что в таком случае я убью кого-то из твоих друзей, — Франсуаза окидывает внимательным взглядом сжавшихся по углам изгоев и презрительно кивает в сторону Ксавье. — Начну, пожалуй, с этого. Он все равно долго не протянет.
Проржавевший фургон, обнаруженный в одном из ближайших ангаров, покрыт толстым слоем пыли. Потирая затекшие запястья, на которых уже начали проступать бледно-фиолетовые синяки, Уэнсдэй вставляет ключ в зажигание — старый мотор жалобно кряхтит, но никак не желает заводиться. Она поворачивает ключ уже в третий раз, но дышащий на ладан автомобиль упорно глохнет спустя несколько секунд.
Oh merda.
Она совершила почти невозможное, буквально заключив сделку с дьяволом во плоти, она сумела выбраться из заточения и сумела обрести призрачный шанс на спасение остальных… А теперь фургон просто-напросто отказывается заводиться. И все титанические усилия могут с чудовищной легкостью пойти прахом. Это настолько банально и глупо, что почти смешно.
Окончательно теряя самообладание, Аддамс с силой ударяет кулаком по рулю. А потом ещё раз, разбивая костяшки бледных пальцев. Её собственная кровь смешивается с остатками засохшей крови Ксавье — перед выходом Франсуаза бросила ей полупустую бутылку с водой, чтобы умыться, но большую часть Уэнсдэй потратила на то, чтобы утолить мучительную жажду. Вода оказалась несвежей — во рту до сих пор стоит отвратительный привкус затхлости, вызывающий неприятные тошнотворные ощущения. Но у неё категорически нет времени отвлекаться на такие несущественные мелочи.