Неизбежный финал

Тень пробегает по лицу Грамы. Он понимает, что если я начал задавать такого типа вопросы, то, значит, считаю, что исчезновение Владу, а потом и его жены выходит за пределы обычной семейной ссоры.

— Любил, пожалуй… в основном до свадьбы. Он, знаете ли, не был кутилой, ему просто нравилась атмосфера в этом ресторане… танцы… Официанты его знали и относились к нему с уважением.

Я машинально перевожу взгляд на Лику. Она поднимается из кресла и уточняет:

— А Роксана, напротив, не благоволила к этому ресторану.

— Естественно… Она привыкла к таким, как у них на побережье, более роскошным. Куда уж нам… — откликается лейтенант с легкой иронией.

— Она подружилась с одним официантом, — вспоминает вдруг Лика. — Звонила ему на работу, когда у нее «Кент» кончался.

— Каким образом?

— Ну, просто звонила ему в ресторан время от времени, когда были нужны сигареты.

Ну вот, подробности связались в цепочку. Теперь я могу объяснить звонок Роксаны в ресторан: ей, конечно, не сигареты были нужны, она, вероятнее всего, интересовалась, не появлялся ли там ее муж.

Я провожаю супругов Грама до дверей, как будто они были у меня в гостях. И только после их ухода осознаю свое положение: я остался один, в чужой квартире, прямо как вор какой-то. Чтобы преодолеть это странное чувство, я усаживаюсь в кресло, в котором только что сидела Лика Грама. Закрываю глаза и думаю о том, что был бы самым счастливым человеком на свете, если бы, не знаю каким образом, мог заснуть и забыть обо всем. Но чудес в наше время не бывает.

Прежде чем заночевать у Владу, я докладываю начальнику о своем намерении. Шеф, конечно, начинает мне выговаривать:

— Почему именно ты должен там ночевать? Оставь кого-нибудь из подчиненных, пусть поработают.

Пришлось объяснять, что, если, например, Владу вздумает позвонить, мне-то легче с ним договориться, чем подчиненному. Во-первых, я его по голосу сразу узнаю, а во-вторых, найду, что сказать, чтобы до него дошло как следует. Если родители его позвонят из Бухареста, то опять же я знаю, что им ответить. Ну а уж если Роксана позвонит… В конце концов, полковник Мареш соглашается со мной и дает добро.

Устроившись поудобнее в кресле, я мог бы и поспать: программа телевидения закончилась минут пятнадцать назад. От нечего делать я устало обвожу взглядом столовую. В этом доме я был частым гостем. Стандартная мебель куплена в кредит в Н., и все до мелочей мне здесь знакомо.

И все же неприятное ощущение, что я прокрался сюда, как вор, и сижу в чужом кресле, не только не покидает меня, но, напротив, все сильнее гнетет. На книжных полках аккуратными рядами стоят многочисленные книги о путешествиях. Каких только авторов здесь нет! Румынские, русские, английские и французские… Путешествия, совершенные в прошлом веке и в наши дни. Книги о путешествиях — это сильная давнишняя страсть Владу. «Я люблю, — признался он мне однажды, — возвратившись на землю с высоты двадцати тысяч метров, взять в руки книгу о каком-нибудь путешествии и как бы отправиться вместе с автором по свету». «Откуда у тебя такое желание?» — спросил я тогда, приятно удивленный этой страстью летчика-профессионала. «Чем выше я поднимаюсь, тем сильнее во мне желание пройти пешком по странам и континентам. Только хорошая книга может утолить мое страстное желание узнать что-нибудь новое…»

Я перевожу взгляд на стену, где висят семейные фотографии. Его родители, он сам, еще курсант авиационного училища. Портрет, подаренный ему репортером из военного журнала «Вьяца милитарэ», — это уже совсем недавний. Да, очень мне интересно здесь, одному-одинешеньку среди чужих вещей! Я выключаю свет, уж лучше их не видеть, эти вещи! И время пройдет быстрее. И в самом деле, понемногу мне начинает казаться, что я у себя дома. Мария уже легла спать, а я сижу тут со своими мыслями и, чтобы ей не мешать, выключил свет. Когда я в последний раз видел Владу? Четыре дня назад… на совещании по подготовке ночного полета. Владу неподвижно сидел на стуле, слегка склонив голову к правому плечу. Мне еще показалось тогда, что это не сосредоточенность, а, скорее, отсутствие. Теперь я могу твердо сказать, что на этом совещании он думал не о предстоящем полете, а о чем-то своем, невеселом. Несомненно, причину этой грусти знал только он сам. «Я люблю ее, она предназначена мне судьбой, — говорил он нам после знакомства с Роксаной. — Она как раз такая, о какой я мечтал… романтическая, мечтательная, чуть-чуть взбалмошная… Она может понять душу «одинокого летчика» — вы ведь так меня называете… Да бросьте, я не сержусь и не обижусь, так оно и есть, могу сам признать, я действительно «одинокий летчик».