Неизбирательное сродство

После романса Глинки на сцене снова собрался камерный ансамбль, но в необычном составе: из духовых — кларнет, гобой, фагот и валторна, из струнных — две виолончели и контрабас, а за клавишный инструмент села теперь Илария, которой Кьяра переворачивала ноты. Играли новинку — раздобытое хозяйками празднества Andante из только что завершенного Фридрихом Калькбреннером Большого септета, который он собирался представить на водах в Баден-Бадене в августе. Анданте всё было в переливах из тени в свет — из трезвенного и сосредоточенного минора в спокойный, без чрезмерной радости мажор; и возвышенное равновесие того и другого обреталось в сдержанности заключающей пьесу мечтательной их переклички, что так удаётся немцам, но совсем не по духу порывистым итальянцам и уж тем более русским. От Andante веяло красотой, а порой и торжественностью ежедневного счастья, каким Эспер уже несколько недель наслаждался в «немецкой» обстановке оставленной ему дядей квартиры.

Когда музыка стихла, то Елизавета Дмитриевна, по-прежнему облечённая в доспехи Кортеса (видимо, в знак готовности к завоеванию новой умственной Индии-Америки), начала обращённую ко всем собравшимся речь. Говорила она по-итальянски, изредка вставляя слово-другое по-русски:

— Друзья, не могу не поделиться с вами радостью, тем более важной, что проект мой воплотился и в том, что вы видите вокруг. Дело в том, что господин Корсаков, недавно вернувшийся из России, привёз номер «Московского обозрения», в котором напечатаны наши с ним предложения по поводу будущего эстетического музея в Москве, — тут раздались привычные для Италии возгласы: «Bravi! Bravissimi!» — и аплодисменты, словно речь княгини W. была ещё одним музыкальным номером, а стоявший рядом с Елизаветой Корсаков, на этот раз одетый с большой скромностью, сдержанно и с достоинством поклонился собравшимся. — Не всем предложения наши пришлись по душе, — продолжала княгиня W., — соперничающий с «Обозрением» журнал «Косморама» посмеялся над начинанием, но что они в этом смыслят? Вопреки полуучёным завистникам проекту нашему уготована счастливая будущность, я в этом нисколько не сомневаюсь.

Как вы, вероятно, знаете, немало русских художников уже побывало и ещё побывает в Риме, и, вернувшись в Отечество, поделится там созерцанием красот древней и новой Италии. Но нам не хотелось бы ограничить воспитание эстетического чувства в России одними мастерскими художников. Или хорошим, но неполным собранием Академии Художеств в Петербурге. Совершенно необходим доступный музей, который собрал бы максимальное число слепков с ваяния, копий с картин живописи, а также моделей и зарисовок архитектуры, начав с Древнего мира и продолжив энциклопедию изображений до современности.

Господа, Московский университет, озабоченный многие годы воспитанием вкуса и всяческим просвещением, мог бы взять задуманный нами музей под свою опеку. Однако это вопросы управления, вероятно, не слишком интересные, если глядеть из Рима. Да и не затем мы собрались сегодня. Есть вопросы другие: какими именно копиями и слепками следует подобный музей украсить? Об этом я и хотела бы вам рассказать.

Корсаков, заметив Эспера в толпе, удивлённо-радостно поднял брови и кивнул. Он ведь обещался привести его на виллу, но обещания не исполнил. Да по большому счёту и не мог, ибо сам объявился в Риме только что. Княгиня продолжала: