Неизданная проза Геннадия Алексеева

– Судя по спектаклю, – заговорила пожилая американка, – вы положительно относитесь к войне. Ваш главный герой – мужественный солдат, и это вам нравится. У нас в Штатах войну никто не любит, мы считаем, что любая война – большое несчастье и страшное варварство. Что вы можете сказать по этому поводу?

– Видите ли, – начал я…

– Эта война была особенная, – перебил меня режиссер, – она была по-настоящему справедливая. Нашу страну хотели уничтожить, наш народ намеревались поработить. Мы с большим уважением относимся к этой кровопролитной войне. Кстати, наши солдаты защищали и вас!

– Благодарю. Я вполне удовлетворена ответом, – сказала американка и что-то записала в свой блокнотик.

– А сколько вам заплатили за эту постановку? – спросил молодой американец с пышными темными усами на бледном благородном лице.

Я замялся, а потом ответил:

– Я вполне удовлетворен моим гонораром.

Американцы заулыбались и стали понимающе переглядываться.

Вслед за этим спектакль передали по радио, и снова все знакомые звонили мне и от души поздравляли. «По радио даже лучше! – говорили они. – Честное слово!»

Затем его показали по телевидению. Эффект был тот же самый. Мне уже было жаль моих бедных знакомых – они явно устали меня поздравлять, но из вежливости всё поздравляли и поздравляли.

Лишь года через полтора шумиха вокруг спектакля стала утихать и он все реже появлялся на сцене. В театр я уже не ходил, но главреж, завлит и композитор время от времени звонили и справлялись о моем здоровье.

Прошел еще год.

Однажды вечером я проходил мимо нового театра. Театральный подъезд был ярко освещен. У входа висели афиши. На одной из них я прочел, что сегодня показывают мой спектакль. До начала оставалось двадцать минут.

Я не стал звонить главрежу или завлиту, как я всегда делал раньше, и пошел в кассу. «Может быть, есть билеты?» – подумал я. Билеты действительно были и меня это слегка огорчило.

Раздевшись, сел на свое место в партере. Зал был наполовину пуст. «Опаздывают», – думал я и смотрел на часы. Но зрителей не становилось больше. Рядом со мной сидели какие-то вздорные девицы. Они все время хихикали и с хрустом поедали конфеты.

И вот, как всегда, в зале погас свет и тонкий светлый луч «пушки» выхватил из тьмы фигуру дирижера. И, как всегда, он улыбался и кланялся публике. Вслед за этим грянула музыка, занавес дрогнул, и щель между ним и полом стала быстро увеличиваться, открывая ярко одетых участников представления, выстроившихся на сцене, чтобы спеть торжественное Вступление. Но на сей раз музыка почему-то показалась мне неубедительной, а костюмы актеров выглядели как-то пошловато.

Появился главный герой и стал читать начало моей поэмы.

«Какой ужас! – подумал я. – Как он читает? Разве так можно читать стихи?»

Выпорхнула на сцену главная героиня – все та же Наташа большая. Она показалась мне слишком рослой и неуклюжей. В ее движениях было неприятное жеманство, а голос был слишком груб.

Начался дуэт с рифмованным текстом, написанным по заказу главрежа и Вити.

«Кошмар! – думал я. – Неужто я мог такое написать? Позор!»

Мои веселые соседки продолжали хихикать и хрупать конфеты.

Я встал и, пригнувшись, стал пробираться к проходу.

– Что, не понравилось? – спросил меня пожилой гардеробщик, подавая мне пальто.

– Да, совсем не понравилось, – ответил я и вышел на улицу.

Шел снег. Снежинки метались около ярко горевшего фонаря. Их движения напоминали мне только что виденный мною танец кордебалета. «Бездарно!» – подумал я и, подняв воротник пальто, зашагал по улице. Навстречу мне ползло огромное страшное существо. Его единственный глаз зловеще светился. Непрерывно двигая гигантскими челюстями и плотоядно урча, чудовище пожирало снежные сугробы. Дойдя до угла, я свернул на пустынную набережную. Во мне было так же пусто, как и на набережной. За мной увязалась бездомная тощая дворняга. На бегу она обнюхивала край моего пальто. Я остановился, и собака отскочила в сторону, опасаясь моего недоброжелательства.

– Дура! Чего ты боишься? – сказал я.

Собака поглядела на меня темными печальными глазами и трусцой побежала прочь.

Перейдя мост, я увидел вывеску кафе-мороженого. Сквозь витрину было видно, что в кафе мало народу. Я зашел, взял стакан вина и сел за столик у окна. Вино было холодное и кислое. Я выпил стакан залпом, и мне стало теплее. Тогда я взял еще один стакан вина и пил его потихоньку, маленькими глотками.

В глубине кафе в углу расположилась шумная компания. Оттуда доносились веселые голоса – два мужских и один женский. Голоса показались мне знакомыми. Я внимательно посмотрел в угол и увидел Таню. Рядом с нею сидели Рома и Максим У. Все трое были изрядно навеселе.

– Глядите! – закричала Таня, показывая на меня. Парни обернулись и, увидев меня, осклабились. Я взял свой стакан и сел за их столик.

– Зазнался! – сказала Таня. – А кто напечатал твою поэму? Кто?

– Я видел ваш спектакль, – сказал Максим, – это колоссально!

– Присоединяюсь, – сказал Рома, – хотя, старина, ты способен на лучшее. Я в тебя верю!