Неизданная проза Геннадия Алексеева

Очередь выглядела не такой уж большой, но ее вид, как оказалось, был обманчив. Многие стоявшие не стояли: заняв место, они уходили по своим делам и возвращались не скоро. Поэтому движение очереди почти не ощущалось. Полтора часа я простоял на одном и том же месте между водосточной трубой и телефонной будкой, наблюдая проходившую на моих глазах утреннюю жизнь улицы и одновременно слушая разговоры соседей. Иногда, когда к очереди кто-то пытался примазаться, возникало волнение: произносились гневные слова, раздавался крик. Но шум быстро стихал, примазавшегося оттирали в сторону.

Пришли две молодые женщины с детьми на руках. Было очевидно, что детей они взяли лишь для того, чтобы приобрести билеты без очереди (кто теперь носит детей на руках, кто с ними таскается по доброй воле по городу?). Некто из стоявших и высказался в таком роде. Кое-кто его тут же поддержал. Но большинство сочувственно отнеслось к юным мамашам, и они получили билеты, трогательно прижимая своих очаровательных малюток.

Но вот оно – счастье! Билет на Симферополь, к тому же на нужное число и подходящий рейс, в моей потной ладони! Я протомился в очереди всего лишь каких-то три часа.

Далее началась беготня по магазинам. Вечером гости, а у меня еще не все куплено.

В каждом магазине я тоже стою в очереди, хотя и не такой внушительной, как в кассу Аэрофлота.

От жары хочется пить. Бросаюсь к пивному ларьку, но там тоже очередь, и немалая. Я выстаиваю и ее.

Часам к четырем, отягощенный покупками и вконец одуревший от стояния в бесчисленных очередях, я возвращаюсь домой. Приняв прохладный душ, начинаю приготавливать закуски. Жарю на сковороде курятину, делаю салаты, режу холодное отварное мясо, открываю банки с консервами. Затем раздвигаю обеденный стол, накрываю его скатертью, расставляю тарелки, рюмки, блюда с закуской и бутылки с вином.

Наконец мой пиршественный стол готов. Переодевшись и тщательно причесавшись, я сажусь в кресло, блаженно вытягиваю ноги (устал – страшно) и жду гостей. Они, слава богу, являются вовремя. Все с цветами, с подарками, все улыбаются, целуют меня и поздравляют.

Приглашаю их к столу и ставлю на стол вытащенные из холодильника запотевшие бутылки водки. Пир начинается.

Гости произносят тосты, славословят меня, желают мне немыслимых благ и невероятных удач. Вскоре тосты прекращаются, и все пьют как попало. После я читаю свои новые стихи, и затем начинаются танцы – все женщины по очереди со мной танцуют.

Время от времени звонит телефон, и меня поздравляют те, кто не смог попасть на мое торжество, но при этом не позабыл дату моего рождения.

Утром я проснулся с чугунной головой и с отвратительным вкусом во рту. Войдя в столовую, я увидел то, что еще столь недавно было прекрасным, пышным, красочным, изысканным (уж я постарался!) благоуханным столом.

На съехавшей вбок, залитой красным вином скатерти красовались пустые бутылки, тарелки с засохшими объедками, скомканные бумажные салфетки, окурки и апельсиновые корки. От стола исходило дикое зловоние. Превозмогая подступившую к горлу тошноту, я перетаскиваю грязную посуду в кухню.

Вот и кончился мой самый главный праздник в году.

20.6

Истинный поэт подобен Колумбу. Подлинное творчество – всегда открытие Америки или по крайней мере Австралии. Средние поэты открывают мелкие острова. Заурядные же сочинители стихов попусту бороздят океанские воды.

Впереди меня по тротуару идет гражданин в светлом, добротном шерстяном костюме. Идет он необычно. Его торс круто накренился вправо, и выпрямиться ему не удается. И все же он целеустремленно и довольно быстро движется вперед, лишь изредка отталкиваясь рукой от стены дома.

Свернув за угол, изогнутый гражданин все же теряет равновесие и падает. Из-за угла торчат его ноги в желтых ботинках. Подхожу ближе и рассматриваю эти ботинки. Они красивые, заграничные. Их широкие белые шнурки заканчиваются блестящими металлическими наконечниками.

Пытаюсь поднять гражданина, но тщетно – он крепко спит.

22.6

Рядом со мною за столиком кафе сидит негр, типичный, черный-пречерный негр с черными-пречерными мелко вьющимися волосами, напоминающими обуглившийся мох. Он пьет кофе и уплетает ватрушку. Я тоже пью кофе и ем ватрушку. Но отчего мы такие разные? Могут ли подлинные люди быть столь непохожими друг на друга? Кто-то из нас двоих, видимо, неподлинный человек. Наверное, это я. Потому что африканец одет лучше меня и держится увереннее. Таким, как он, принадлежит будущее, а такие, как я, скоро вымрут. Туда нам и дорога!

Человечество почернеет и с утра до вечера будет плясать знойные африканские пляски, виляя бедрами.

Вчера на экзамене по истории искусств мне отвечал негр из Анголы. Он ничего не знал. Абсолютно ничего. Я побеседовал с ним о трудностях изучения русского языка и поставил ему четыре. Было очевидно, что он все равно ничего знать не будет. Было очевидно также и то, что он хорошо понимал преимущества своего положения и не опасался за свою судьбу.

31.6