Неизданные произведения культового автора середины XX века

Д. сидел за кульманом. В руке его был карандаш. Своим остриём карандаш упирался в бумагу. Д. не шевелился. Казалось, что он задумался, что он в сомнении, что он не знает, какую провести ему линию – вертикальную или горизонтальную, толстую или тонкую, длинную или короткую. Казалось, что он поглощён своей работой, что в творческом порыве он решает замысловатую проектную задачу. Вид у Д. был очень серьёзный. Чертёжница подошла к нему, чтобы о чём-то спросить, но, не решившись его побеспокоить, тихо отошла в сторонку. Д. сидел не шевелясь уже полчаса или более. Глаза его были открыты. Карандаш в его руке не дрожал. Но линия на бумаге всё не появлялась. Д. спал. Спал сидя, с открытыми глазами. Он давно уже научился так спать и делал это частенько. В особенности после обеденного перерыва. В эти часы его борьба со сном всегда заканчивалась полным поражением. Д. старался глубоко дышать, таращил глаза, ёрзал на стуле, делал резкие движения руками, внезапно вставал и снова садился, но это не помогало. Д. клал руку на раскалённую батарею отопления. Сначала это действовало. Правда, ладонь у Д. долго оставалась красной, и это было нехорошо. Но вскоре рука его привыкла к горячему, и Д. мирно спал, положив руку на батарею. Время от времени, вздрогнув, он просыпался и смущённо оглядывался по сторонам. И замечал удовлетворённо, что рядом с ним тоже спали. Успокоясь, он снова погружался в глубокий сон. Сновидений, однако, не было. Сон на работе почему-то всегда был пустым и не оставлял никаких воспоминаний. Д. это удивляло и настораживало. Было обидно: проспать столько часов – и никаких впечатлений! Однажды Д. даже собрался было сходить к психиатру и проконсультироваться по этому поводу. Но почему-то всё же не сходил и продолжал спать впустую, безо всяких сновидений. Его беспокоило также то, что он спал с открытыми глазами. «Не вредно ли это для здоровья? – думал он. – Во всяком случае, это противоестественно».

Все его коллеги, спавшие поблизости, закрывали глаза. Только он умудрялся засыпать с открытыми глазами. Как это у него получалось, он не понимал. Но, признаться, он даже немножко гордился этой редкой своей способностью, полагая не без оснований, что она даётся природой не каждому. «Вероятно, у меня странный взгляд, когда я сплю, – думал Д. – Поглядеть бы на себя в зеркало в этот момент. Возможно, в этом взгляде есть даже что-то жуткое, – думал Д. – Надо кого-нибудь спросить, какой у меня взгляд, но неловко, конечно, спрашивать». И ещё Д. боялся, что во сне он может захрапеть – это было бы уж совсем неприлично. Но, судя по всему, он спал тихо. Надо сказать, что и все спали тихо. И сны никому не снились. Это был тихий, спокойный коллективный сон без сновидений.

Чертёжница – она почему-то упорно не спала – второй раз подошла к неподвижному Д. и робко тронула его за плечо. Д. вздрогнул, проснулся, потряс головой и спросил, в чём дело. Чертёжница (о, глупая девица!) задала Д. какой-то дурацкий вопрос. Д. ответил. Чертёжница отошла и уселась за свой кульман. «Нет, это чёрт знает что такое! – подумал Д. – Это просто безобразие! Дрыхну, как сурок!» Он попытался думать о чём-то интересном и возбуждающем. Он стал размышлять о своём деле. Но о деле на работе почему-то вовсе не хотелось думать. Видимо, рабочая обстановка этому не способствовала. Тогда Д. стал думать о Зизи. Он с наслаждением стал вспоминать Зиночкин визит, и ямочки на её щёчках, и пуговички на её кофточке, и молнию на её юбке, которую ему не удалось расстегнуть. «Ничего, в следующий раз», – подумал Д. и даже попытался представить себе в общих чертах, что произойдёт в следующий раз, когда молния будет всё же расстёгнута. Сонливость стала проходить. «Ура! – сказал себе Д. – Кажется, я нашёл верное средство от сна!» Довольный собою и благодарный Зиночке, Д. поднялся и вышел в коридор.

В коридоре, как всегда, курили. Несчастье Д. заключалось в том, что он был некурящим. Как-то так получилось, что с детства Д. не пристрастился к курению. Мальчишки-приятели старались его научить, подсовывали ему обслюнявленные, противные чинарики, а иногда и свежие папиросы. Но аппетит к курению у Д. не возникал. Теперь, где-нибудь в гостях, после выпивки, в присутствии женщин, которые ему нравились, Д. закуривал иногда сигарету, но почти всегда оставлял её в пепельнице недокуренной. Курильщик из него не получился. «Вот и хорошо! – говорили ему. – Курить вредно, да и денег на сигареты много уходит! Вот и прекрасно! И не кури!» Но на работе Д. сожалел о том, что он некурящий.