Неизвестная пьеса Агаты Кристи

— Угомонись, — ласково сказала Эмма. — Звонили Грушину. Из Хабаровска.

— Из Хабаровска?! — с фальшивым оживлением воскликнула Женя. — Как интересно!

Интереснее другое. Ее мобильный и ее домашний телефон молчат мертво. Можно, конечно, для приличия забеспокоиться: вдруг со Львом что-то случилось, все-таки на воздушном шаре летать — это не грибы собирать! Однако именно вчера Женя имела удовольствие увидеть в телевизионных новостях сюжет об успехах наших воздухоплавателей, впервые выступивших с показательными выступлениями на каком-то французском авиасалоне. И плыл во французских небесах до слез знакомый белый шарик, расписанный силуэтами восточного города…

Франция — это ведь совсем близко. Это не тропики Аргентины, не Иордания. Но Лев не звонит. Уплыл, опять уплыл нарядный радужный шар… а может быть, уже и лопнул мыльный пузырик Жениного счастья?

— Кстати, — сказала вдруг Эмма. — Видела афиши? Недели через две, что ли, фиеста воздушных шаров начинается. Как думаешь, не нагрянет к тебе гость дорогой, который лучше татарина?

— Христос с тобой, — сказала Женя. — Уж сколько этих фиест перебывало — ты хоть раз тут видела нашего общего знакомого? Вот и нет!

— А вдруг на этот раз…

— Кручинина не пришла еще? — прервал раздавшийся из интеркома голос Грушина.

Эмма вскинула брови: мол, ты уже пришла, подруга? Господи, похоже, это единственный человек, которого всерьез волнует жизнь некой Жени Кручининой. Право, из-за той «подвальной» истории сама Женя и то меньше тряслась. И сейчас Эмма заботится: готова ли она к очередной начальственной выволочке?

Женя медленно кивнула: готова. Может быть, если Грушин сейчас заорет на нее, от сердца отляжет? И даже если прорвутся слезы, можно будет сделать вид, что это — от обиды на начальство. И спасет она остатки гордости.

— Пришла. Здесь, у меня, — доложила Эмма.

— Давай ее сюда.

— Даю!

— Я все проверил. — Грушин, не здороваясь, резко кивнул: садись, мол. — Она была права, ты знаешь?

— Грушин… ты не рехнулся? — беспомощно пробормотала Женя. — То, что все это Аделаидин пунктик, совершенно ясно, но если еще и ты начнешь в мистику впадать…

— Нет, ты не так поняла, — отмахнулся он. — Или я не так выразился. Аделаида в том права, что убийства Стоумова и Полежаева до сих пор не раскрыты, хотя после первого прошло четырнадцать лет, а после второго — пять.

— Значит, все-таки убийства?…

— Их квалифицируют как, возможно, непредумышленные. Я еще вчера зарядил на дознание одного своего хабаровского знакомца: он тоже частник, как мы, но ближе контактирует с органами. Его допустили до архивов. Вот только что в очередной раз переговаривались, — кивнул Грушин на телефон. — Игорь Стоумов погиб в пьяной драке почти сразу после окончания института. Было ему всего-то двадцать два годочка… Дело простое: пили, потом били. Теперь о Полежаеве. Шел с компанией друзей, вдруг откуда-то налетел автомобиль. Все разбежались, а Полежаев оказался сбит. Пока туда-сюда кидались, водитель выскочил из машины и исчез. Его даже и не разглядел никто.

— Да брось! — недоверчиво усмехнулась Женя. — Как это — исчез? С автомобилем под мышкой, что ли?

— Почему? Машина осталась. И хозяина в два счета нашли.

— Все ясно, дальше можешь не рассказывать, — безнадежно отмахнулась Женя. — «Воровка», да?

— Чистой воды. Угон, а кто угонял — неведомо. По пальцам его ни в одной картотеке не нашли. Очевидно, несчастный случай.

— Или рок… — пробормотала Женя.

— Ты чего там бурчишь? — рассердился Грушин. — Кто, интересно знать, из нас больший мистик?

— Да я никак не могу забыть доводы Аделаиды, — призналась Женя. — Стоумов изображает в спектакле драчуна — и погибает в пьяной драке. «Автогонщик» Полежаев нашел смерть под колесами автомобиля. По роли Неборсин был любителем «русской рулетки» — и получил пулю в висок. «Жокея» Климова едва не забил копытом беспричинно взбесившийся конь. Кто следующий?

— В каком смысле? — настороженно поднял голову Грушин.

— Аделаида вопрошала: «Кто следующий?» И сама себе отвечала: «Я».

— Это почему?!

— А по сюжету пьесы. Первым рассказывал в спектакле свою историю Драчун, потом Гонщик, потом Ковбой, потом Жокей — и, наконец, Хозяйка. Аделаида не сомневается, что следующая очередь — ее. Говорит: «Мне суждена смерть от воды, как Бастинде».

— Это еще кто? — озадачился Грушин. — Тоже из спектакля?

— О господи, голубчик, ты где рос, какие книжки читал? — изумилась Женя. — Бастинда — это злая колдунья, владычица Фиолетовой страны из «Волшебника Изумрудного города». — И заломила руки: — Триста лет я не умывалась, не чистила зубов, пальцем не прикасалась к воде, потому что мне была предсказана смерть от воды. И вот пришел мой конец! Пф-ф-ф!

— А потом что? — с искренним интересом спросил Грушин.

— Потом она превратилась в грязную лужицу, в которой стояли серебряные башмачки. Да, да. Можешь мне поверить, я в детстве эту книжку двадцать восемь раз прочитала.

— Впечатляет! — протянул директор «Агаты Кристи». — Но если Аделаида всерьез убеждена, что она — следующая жертва, то чья же именно?