Неизвестная пьеса Агаты Кристи

Грушин с усилием выпрямился и сел, опираясь на стену. Гримаса боли сошла с лица, зрачки уменьшились. Первый шок проходил, он изо всех сил пытался совладать с болью, даже дернул уголками губ, что означало улыбку.

— Ничего, — выдохнул слабо.

— Ничего, — согласился стрелявший, и Женя, взглянув в его сторону, увидела, что он, не опуская пистолета, наблюдает за ними. — Перевяжи его. Но сначала достань свой и его мобильные и положи вон туда, — стволом показал на диван в углу комнаты.

Женя послушалась: убрала телефоны. Потом осторожно высвободила руку Грушина из плаща, потом — к сожалению, менее осторожно, — из пуловера.

— Извини, — прошептала испуганно, увидев, как опять потемнели от расширившихся зрачков глаза. — Сейчас, сейчас!

Грушин зажмурился.

К счастью, у рубашки были короткие рукава, ничего больше не надо снимать. Женя сделала из пояса плаща жгут, и кровь сразу остановилась. Носовым платком, мгновенно промокшим, отерла вокруг раны. К счастью, пуля прошла навылет, но задета кость или нет, трудно сказать. Точно так же трудно сказать, имеет ли это вообще какое-нибудь значение… для будущего.

Но пока главное — перевязать. Чем?

Подумав минуту, сняла куртку, свитерок и содрала с себя белую футболку. Ее не заботило, что она раздевается перед этим… мужчиной. Думала только о том, что хорошо — футболка белая и совершенно чистая. Надкусила, рванула раз, другой — получилась отличная повязка, которой Женя и обмотала руку Грушина как могла туго, после чего ослабила жгут.

Грушин медленно поднял веки, опять дрогнул губами:

— Ничего, ничего.

Женя натянула свитер, а курточкой прикрыла Грушина: сейчас его будет морозить от потери крови. Хорошо бы ему горячего крепкого чаю, но это вряд ли…

Она подтыкала куртку вокруг Грушина как могла тщательнее, пытаясь не то что выиграть время, но сосредоточиться с помощью этих медленных движений. Было страшно посмотреть в сторону, и не только потому, что там маячило жуткое пятно этого лица.

Инвалидная коляска, а в ней… неужели Аделаида? Господи, что же с ней сделалось? Неужто сбылось то, чего она боялась больше всего на свете?

— Все? — спросил убийца. — Закончила? Встань и отойди от него.

Женя повиновалась молча, единственное на что осмелившись, это взглянуть на Аделаиду. Та все еще сидела сгорбившись, закрыв лицо руками. Да что же он с ней сделал?!

Взгляд скользнул выше, глаза встретились с глазами убийцы…

— Узнала меня? — спросил он.

Левый угол рта оставался неподвижным, а правый и вообще вся правая сторона лица жили нормальной жизнью. Половина яркого, красивого лица. Все, что ему оставили…

— Вижу, узнала. Часто встречаемся, а? Бродим по свету друг за дружкой.

— Вы здесь давно? — спросила Женя негромко — боялась, сорвется голос.

Ничего себе — светский разговор начался. Кто же из них провозгласит: «Отличная погода сегодня, не правда ли?»

— Не так чтобы, — сказал убийца, — час, может быть, чуть больше.

Час… Ну конечно! О том, что Аделаида скрывается на Солохиной горе, он узнал практически одновременно с Женей, но не стал терять времени — в отличие от нее и всех остальных. А они потратили не меньше получаса на болтовню с вахтером, на разговоры в машине… Но если бы не точили лясы с вахтером, то не узнали бы, кто убийца. А вот где и впрямь было потеряно время — и не только время, вообще все было потеряно! — так это во время Жениных переодеваний.

И вдруг сердце заколотилось так, что ей стало трудно дышать. Загорелись щеки — она прижала к ним ледяные ладони, заодно пытаясь скрыть эту безудержную, сумасшедшую улыбку, которую не смогли сдержать губы.

Нет! Не все потеряно! Слава богу, слава богу, что вернулся Лев, что произошло это несчастье, изломавшее всю жизнь. Все, что ни делается, делается к лучшему, и это святая правда. Потому что именно из-за возвращения Льва Олег не поехал сюда! И теперь, даже если их с Грушиным убьют, Олег останется жив. Он останется жив!

Может быть, это было противоестественно, может быть, даже ненормально, однако Женя ощутила вдруг такое облегчение, что ее шатнуло к стене. Еще немного — сползла бы на подкосившихся ногах и простерлась рядом с Грушиным. И в ту же минуту силы вернулись — забилось в груди что-то, напоминающее шампанское, которое рвется из бутылки.

— Между прочим, — сказала, хмелея от собственной наглости, — есть люди, которые знают, куда мы направились и зачем. Мы приехали сюда не одни, и если…

— Я тоже приехал не один, — перебил убийца. Снова эта жуткая полуулыбка! — И если… — Он откровенно издевался.

Эмма! Эмма, входящая в холл, Эмма с пистолетом, которая подходит к Грушину и, чуть морщась, стреляет ему в ухо, — почему-то именно эта картина представилась Жене и заставила ее снова содрогнуться от страха.

Захотелось броситься куда-то, не видя, сломя голову — бежать, кричать, звать на помощь, рваться — чтобы вырваться отсюда, чтобы еще хоть раз увидеть Олега… Но пуля быстрее. Пуля догонит!