Неизвестная война

– Печально, – кивнул я, словно бы с неким сожалением, хотя мне было всё равно, знает ли Бухарин иностранные языки, нет ли.

– Почему?

– Всё-таки работники Коминтерна должны знать иностранные языки в совершенстве.

– А как ты вообще узнал, что я в Коминтерне? – приподнялась на локте Наталья. – Кто тебе об этом сказал?

– Именно про тебя – никто. Но то, что Бухарин – заместитель председателя Коминтерна, печатали в газетах, вместе с портретом. А уж догадаться, где ты работаешь, несложно.

Откровенно-то говоря, я не видел газет с фотографиями Бухарина в качестве сотрудника Коминтерна, но они просто обязаны были быть. И я не ошибся.

– Странно, что ты сумел узнать. Там всегда такие ужасные фотографии!

– Так я чекист или кто? – сделал я умный вид. – А как ты узнала, что я чекист?

– Ну, это не такой большой секрет, – засмеялась Наталья. – Звонила в редакцию газеты, интересовалась – как вы там? Спрашивала обо всех, ну и о тебе, разумеется. А мне ваш новый редактор сообщил: мол, Владимир Иванович Аксёнов теперь у нас не работает, а служит в ЧК. А о твоём ранении рассказал Тимохин. Мне он тоже как-то был нужен, созванивались.

Вот ведь, опять забыл, что телефон уже изобретён, и по нему можно созваниваться. Сколько раз говорил себе, что нельзя недооценивать технику, пусть и примитивную. Хорош начальник отдела по пресечению преступлений в сфере технической безопасности!

– А в прошлом году видела тебя здесь, в гостинице. Охранник сказал: этот парень служит в ЧК. Он мне даже сообщил имя начальника – Кедров. А Михаила Сергеевича я давно знаю, ещё с эмиграции. Я даже собиралась к тебе подойти, но ты был не один, а с какой-то девушкой, очень вульгарно одетой. Она так уверенно, даже как-то по-хозяйски держала тебя за руку, что я не стала подходить. А ещё её окрик – «Вовк, а Вовк!»

Наталья так умело изобразила Полину, что мне стало смешно. Неужели Наташка ревнует?

– Надеюсь, это не твоя невеста?

– Увы, – вздохнул я. – Мы вместе с этой девушкой выполняли очень важное задание. В общем, она попалась белым, и ей очень досталось. А я, не то от дури, не то из жалости, пообещал на ней жениться.

– Серьёзно?

Наталья Андреевна принялась так заразительно хохотать, что я обиделся.

– Наташ, ты чего?

– Не беспокойся, я смеюсь не над твоей девушкой. Но и жалеть её тоже не стану. Если она выполняла задание ЧеКа, то понимала, на что шла. В Крестах надзиратели насиловали девушек-большевичек, а меня побоялись – всё-таки дочь графа. Ещё боялись трогать эсерок.

После одного случая партия эсеров приговорила к казни насильника, и его застрелили прямо в собственной квартире, на глазах у жены и детей.

– Жестоко, – покачал я головой. – Детей жалко.

– Жалко, – согласилась Наталья. – Но больше никто даже пальцем не смел тронуть женщину, принадлежавшую в партии социал-революционеров. Даже уголовники в пересыльных камерах, и даже мужики в деревнях, куда прибывали ссыльные.

– Тогда чего смешного?

– Ох, Володька, ты всё такой же странствующий рыцарь, пытающийся согреть замерзающих, помочь убогим. Но знаешь, я из-за этого тебя и люблю.

– И чего же тогда уехала, не попрощалась?

Наталья немного помолчала, легла на спину и уставилась в потолок, словно пыталась рассмотреть в высохших подтёках что-то интересное. Потом вздохнула:

– Знаешь Володька, я испугалась. Я первый раз в жизни влюбилась. И в кого? В мальчишку двадцати лет от роду. Тебе двадцать лет, а мне уже сорок. Двадцать лет разницы!

– И давно тебе сорок? Тебе должно быть тридцать семь, а мне уже скоро двадцать два. Стало быть, разница всего пятнадцать лет, а это немного.

– Ты очень глупый мальчишка, товарищ Аксёнов. Знаешь, когда я уехала в Москву, хотела тебя забыть, и даже пыталась закрутить роман. Признаюсь, что дело дошло до постели.

Эх, лучше бы она не рассказывала!

– Володя, неужели ты ревнуешь?

– Ты женщина свободная, – выдавил я. – Поступай так, как тебе хочется.

– Господи, неужели ты и на самом деле меня ревнуешь?! – привстала Наташа с постели. – Последний раз меня ревновал реалист Климов, потому что увидел, как я целовалась с кадетом. Он даже полез драться, но кадет был сильнее, и так отдубасил бедного реалиста, что тот потом ходил враскорячку. Смешно.

– Бедный реалист Климов. Сочувствую. Я бы тоже полез драться с кадетом.

– Господи, так ты меня и к кадету ревнуешь? Не стоит.

– Ревную, не ревную, какая разница? – буркнул я. – Только очень тебя прошу – больше не рассказывай о своих любовных похождениях.

– Значит, всё-таки ревнуешь. А ты думаешь, мне было легче, когда я видела тебя с этой маленькой фифой, как ты по утрам уходил из её номера?

Наталья взбила подушку, улеглась и хмыкнула:

– Вот ведь, дело какое. Кажется, большевик с дореволюционным стажем, а веду себя как обычная баба! Если скажу об этом Коллонтай или Лариске Рейснер, умрут от хохота.

– А ты им не говори, вот и всё, – посоветовал я. Погладил женщину по плечу, сказал:

– Давай лучше просто простим друг друга, и всё.

Мы поцеловались, потом ещё и ещё, а потом какое-то время нам было не до препирательств и взаимных обид.

Потом мы просто молча лежали, пока Наташа не спросила: