Неизвестная война

Удивительно, но меня послушались, вскинув винтовки на плечо, перестав создавать угрозу прохожим.

– Парни, вы что, охренели? – поинтересовался я. – Вы так всю Москву на штыки возьмёте.

Девицы, между тем, осознав, что опасность миновала, пустились наутёк. Милиционеры опять схватились за винтовочные ремни, намереваясь стащить оружие.

– Отставить! – приказал я, вытаскивая мандат, и, помахав книжечкой в коленкоровом переплёте, давая понять, кто тут начальник, представился: – Сотрудник ЧеКа Аксёнов. Вы что же делаете-то?

Один из милиционеров, в шинели, поняв, что девицы сбежали, сплюнул и, ухватив за рукав напарника, уже собирался уйти, но был остановлен Артузовым:

– Товарищ, а вас пока никто не отпускал. Сотрудник ВЧК вам задали вопрос, – очень мягко сказал Артур Христофорович, от чего даже у меня поползли мурашки по коже.

– Какой вопрос? – слегка набычился милиционер.

– Для начала представьтесь, – потребовал я. – Я вам назвал и свою фамилию, и должность.

Про должность я слегка приврал, но какая разница?

– Старший милиционер Савельев, – назвался тот и, кивнув на напарника, сказал: – А это младший милиционер Степанов.

– И какого… хрена, товарищи старший и младший милиционеры, вы носитесь по Москве со штыком, да ещё едва не убили ответственных сотрудников ВЧК? – поинтересовался я.

– Да никого мы не хотели убить! – возмутился Савельев. – Нам бл…дей велено по Москве собрать.

– Кого?! – переспросили мы с Артузовым в один голос.

– Ну, проституток, какая разница? – пожал плечами Савельев. – Сегодня всю ночь и утро Тверскую прочёсывали, штук двадцать отловили. Вон, эти две убежали.

– И на кой они вам сдались? – спросил я.

– Нам они на хрен не сдались, без них дел хватает, – устало пояснил младший милиционер Степанов. – Только начальство приказало – всех проституток, как нетрудовой элемент, задерживать и доставлять в уголовный розыск, там регистрировать, а потом отправлять в концентрационный лагерь. Велено за неделю Москву очистить.

Являются ли проститутки нетрудовым элементом – вопрос спорный, но меня заинтересовало другое:

– А у нас есть концентрационные лагеря?

– Да какие там концентрационные лагеря, – махнул рукой Савельев. – В уголовке им пальчики прокатают, данные запишут. Они ж, паразитки, мужиков на улицах грабят, наводчицами работают. А потом их всех за Рогожскую заставу, в монастыре единоверческом собирают. Там врачи девкам осмотр проведут. Тех, кто больные, в монастырскую больницу определяют, а здоровых на работы водят, как представителей буржуазии. Ну, дороги мести, дрова пилить, вагоны разгружать.

Представив, как девушки «с низкой социальной ответственностью» в своих чулочках и пальтишках пилят дрова, я едва не расхохотался. Но с другой стороны – девок жалко. На панель от хорошей жизни не идут.

– Свободны, – махнул я рукой, отпуская милиционеров. И в самом деле, у парней служба не мёд.

Повернувшись к Артузову, спросил:

– Артур, ты мне недавно говорил об обеде?

– И кто из нас более корыстолюбив? – всплеснул руками Артур. – Определённо, тебя испортило пребывание на вражеской территории, товарищ Аксёнов. Упрекает друга в корыстолюбии, а сам за пару слов требует обед без воблы.

– Ты мне зубы-то не заговаривай, – хмыкнул я. – Говори, какие идеи?

– А мы с тобой сейчас пойдём в Народный комиссариат по военным и морским делам. Как-никак, мы с тобой представляем Особый отдел, а он двойного подчинения – РВС и ВЧК. У них там иной раз бывает суп из тушёнки, да ещё и с картошкой. Но честно предупреждаю – может быть, а может и не быть.

В здание нас впустили без вопросов, и в столовую тоже. Увы, супчик из тушёнки отсутствовал. Зато наркомвоенмор побаловал сотрудников, включая нас с Артуром, щечками из квашеной капусты со снетком. Правда, нам с Артузовым хлеба не полагалось. Всё-таки из другого ведомства.

После обеда, показавшегося, на контрасте с воблой, неплохим, мы вышли на улицу.

– Ну что, корыстолюбивый чекист, теперь в столовую на Лубянку пойдёшь? – насмешливо поинтересовался Артур.

Прислушавшись к себе, я осознал, что если бы и поел, то только не супа из подвалов Лубянки. Везде варят похлёбку из воблы, но такой скверной, как делают у нас, я нигде не пробовал. Надо сказать Кедрову, чтобы тот распорядился проверить повара – может, тот скрытый террорист и таким образом пытается вывести из строя чекистов, включая «Рыцаря революции»? Дзержинский тоже спускается в эту же столовую, никто ему персонально не готовит. И самое лучшее, что можно придумать, – расстрелять весь кухонный персонал без суда и следствия.

– Я тебя лучше провожу до Лубянки, а потом досыпать пойду, – решил я.

Наталья пришла не в восемь, как обещала, а раньше, часов в шесть. Точно не перетрудилась в Коминтерне. Отстранившись от меня – такого молодого и пылкого, спросила:

– Володька, ты не хотел бы сходить на выставку фарфора?

Ишь, Володькой назвала, что-то новое. Но лучше, чем Владимир, и на «вы». Я бы, конечно же, предпочел фарфору что-то другое, но спросил:

– А где это?

– Рядом, во Введенском, минут пятнадцать пешком. Был бы извозчик, добрались бы за пять.