Неизвестная война

Да я и не собирался. А револьвер, появившийся в руке, использовал по-другому. Бумеранг, блин. Ух ты, попал!

Воришка упал, мы с Натальей бросились к нему. Я первым делом поднял оружие, похвалив себя, что так и не обзавёлся шнурком. Помнится, в девяностые годы, когда оружие скрытого ношения являлось редкостью даже для нашей конторы, мы получали ПМ и кобуру (отчего-то их именовали «ка̀бура»), соединявшиеся «поводком». Пистолет хранился в сейфе или в дежурке, кобура валялась в ящике стола, а на «поводке» носили ключи. Соответственно, их частенько теряли, старшина грозился высчитать из зарплаты, но потом списывал.

Где же ридикюль «старого большевика»? А, вот и он. Конечно же, раскрылся, и в снег вывалались и документы, и немудрёные вещицы. Хм, а есть и очень даже мудрёные. Например, «Браунинг М1906», прозванный отчего-то «дамским» пистолетом. Не мой любимый «Браунинг М1900», сгинувший в безымянном колодце, но тоже неплохая штука. Жаль, с патронами калибра 6,35 будут проблемы, это вам не 7,62, а не то бы выпросил пистолет у Наташки. Ей-то он зачем, в Коминтерне? Если только от товарища Бухарина отстреливаться…

– Ты ещё долго возиться намерен? – услышал я гневный голос Натальи. – Брось барахло и помоги бедной девочке.

Девочке? А, тот воришка – вернее, грабитель, ещё и девочка.

Я запихал в ридикюль бумажки, платочки, крошечные футлярчики, флакончики. Всё, чему положено быть в женской сумке с поправкой на сто лет. Удивился, что не оказалось губной помады, но вспомнилось, что приличные женщины в те времена помадой не пользовались. С некоторым сожалением убрал пистолет. Ещё отметил, что у Натальи Андреевны новый партийный билет – в красной обложке, с золотыми буковками. Совсем вылетело из головы, что надо сходить в партъячейку, выяснить, что там с моим партбилетом, партстажем и партийными взносами.

И что там с нашим правонарушителем? Интересно, как Наталья определила, что это девочка, если под рваным тряпьём еле различима тощая фигура, без малейших признаков пола? И драная меховая шапка, принявшая основной удар, валяется рядом. Понял – коса!

– Ты, наверное, её убил, – сурово сказала Наталья, пытавшаяся растирать уши у грабительницы.

А уши-то зачем трогать? Ладно, если бы она была пьяной, массаж ушей – лучший метод скорейшего вытрезвления. Вроде бы, не должна умереть, хотя кто знает? Присев на корточки, осторожно пощупал затылок, то место, по которому припечатало револьвером. Шишка есть, девочка дышит. Похоже, симулирует. А если снежком? Безрезультатно.

– Бери девчонку, и понесли, – скомандовала Наталья Андреевна.

Пришлось брать на руки и нести. Не оставлять же в снегу. Да мне уже и стыдно стало. Ладно, если бы пацан был, а тут девчонка.

– Володя, тебе обязательно было бить ребёнка? – возмущалась Наталья.

– Надо было, чтобы этот ребёнок твой партбилет стащил вместе с пистолетом? – огрызнулся я, и товарищ ответственный секретарь Коминтерна притихла, осознав мою правоту.

– А там же ещё и мандат сотрудника Коминтерна, и пропуск в ЦК! – всполошилась Наташка, догадавшись взять у меня сумочку. Открыв, бегло просмотрела содержимое. – Вроде всё на месте.

Я ничего не ответил. Поначалу, когда взял девчонку на руки, она показалась мне лёгкой, как козочка, но метров через триста отчего-то потяжелела. Когда же дотащил эту корову до гостиницы, руки уже отваливались.

Наталья о чём-то говорила с охранником, а я тащил слониху на пятый этаж, в свою комнатушку. Ну, не в апартаменты же сотрудника Коминтерна нести?

Войдя в номер, испытал лёгкое сомнение – класть эту дамочку, одетую в рваньё, явно кишевшее насекомыми, на мою собственную кровать? Плюнув, уже собрался скинуть груз, но услышал решительный приказ Натальи:

– Надо раздеть.

Я снял с девчонки верхнюю одежду – рваное пальто гимназистки, бросил его к дверям, собрался действовать дальше, но был остановлен сотрудницей Коминтерна:

– Дай я сама. А ты отвернись пока.

Подождав, пока в кучу тряпья не будет отправлено нечто, напоминающее панталончики, я спросил:

– Уже можно смотреть?

– И куда можно? Девочка раздета. Вам, мужчинам, лишь бы на голых девок пялиться. Подожди, сейчас одеялом укрою, тогда повернёшься.

Ага, чего там пялиться-то? Пока тащил, чувствовал – мелкая, костлявая. Как говорят – ни кожи, ни рожи.

– Можно, – разрешила Наталья.

Я повернулся, посмотрел на личико. А что, довольно миленькая. И, скорее всего, не маленькая девочка, а девушка, лет семнадцати. Просто очень щуплая. Чёрные, очень густые, длинные волосы. Жаль, давно не мытые. Определённо, на этой подушке я больше спать не стану!

Наталья Андреевна между тем проводила осмотр. Оттянула веко, всмотрелась:

– Сотрясения мозга нет, но она без сознания.

– Бывает, – флегматично сказал я, пытаясь вспомнить – а не заканчивала ли дочь графа Комаровского каких-нибудь медицинских курсов?

– Ты не бестужевка, часом?

– Нет, у меня только гимназия, – ответила Наталья с сожалением. – Всё остальное так, самоучкой. А сотрясение мозга меня учил определять твой начальник Кедров, в Лозанне. Говорил – мало ли, вдруг понадобится. Вот ты что можешь сказать?