Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 1

«Большая политика» Германии была сконцентрирована в Берлине, но империя являлась федеративным государством, поэтому внутреннее управление и право считались делом отдельных областей. Население Эльзаса-Лотарингии долгие годы не имело самоуправления, лишь в 1911 году оно получило некоторые права. Но даже тогда эта область считалась «имперской землей», а управляли ею прусские чиновники во главе с губернатором Карлом фон Веделем, который непосредственно подчинялся императору.

Граф Ведель был фигурой довольно интересной. Он занимал этот пост с 1907 по 1914 год и имел чин генерала кавалерии. Но никогда он не был прямолинейным солдафоном, и во многом потому, что был гораздо больше известен как дипломат и приобрел немалый опыт в качестве посланника в Вене, Стокгольме, Бухаресте и Риме. Военным атташе в Вене он стал сразу после Франко-Прусской войны. В 1892 году Веделя направили в Стокгольм, а в 1898 году – в Рим. С 1902 года по 1907 год он был германским послом в Вене.

Дипломатическая деятельность поменяла приоритеты Веделя: губернатор уважал право наций на самоопределение, интересовался французской культурой и образованием, сочувствовал французской солидарности с Эльзасом, искал способы примирения между Францией и Германией и даже боролся за то, чтобы предоставить Эльзасу-Лотарингии полные права федеративного государства.

Но большинство действующих политиков и чиновников, не говоря уже об офицерах, особым тактом не отличалось. Они едва ли понимали, что времена меняются и за сорок лет эта принадлежавшая им область стала совершенно другой страной. Здесь сформировался новый культурный слой населения. Вопреки здравому смыслу правящая верхушка считала, что следует по-прежнему внедрять в Эльзасе принципы старого рейха. Большинство чиновников и солдафонов с радостью устранило бы все, что так или иначе напоминало историческое прошлое Эльзаса, свидетельствовавшее о французской культуре.

В то же время отношение к Германии в Эльзасе было, по словам современных исследователей, далеко не однозначным. Французские историки Раймон Пойдеван и Жак Барьети писали, что большая часть местных жителей, вопреки общему мнению, сложившемуся после инцидента, вовсе не стремились к противостоянию и тем более к войне. Они лишь хотели самоуправления и равноправия. Только небольшая часть населения относилась к Германской империи враждебно и видела в прусских чиновниках и офицерах оккупационный режим. Эльзасцев возмущал не столько сам германский режим, сколько колониальные манеры прусских чиновников и военных, их державное позерство.

Именно в такой момент относительного затишья и произошло нечто непредвиденное. Осенью 1913 года название гарнизонного городка, которого многие никогда раньше не слышали, приобрело нарицательное значение и появилось на страницах всех газет Германии, Франции, других стран Европы и даже США.

На первый взгляд, знаменитый Цабернский (или Савернский) инцидент 1913 года, связанный с оскорблением прусским лейтенантом местных жителей, имевший большой резонанс в прессе и вошедший в историю, кажется теперь совершенной нелепостью, в особенности – из-за абсолютной незначительности лица, ставшего его причиной. Впрочем, эта нелепость имела серьезные исторические последствия. Она привела к правительственному кризису в Германии и отставке нескольких высокопоставленных лиц, а кроме того громко возвестила о неотвратимости военных столкновений в недалеком будущем.

Выходка лейтенанта Форштнера

В Цаберне проживало 8 500 человек. В нем находились резиденция губернатора, районный и областной суд. Старый замок, когда-то принадлежавший Страсбургским епископам, был превращен в казарму, где располагались первый и второй батальоны Верхне-Рейнского пехотного полка № 99. В этом полку служил лейтенант Гюнтер фон Форштнер, с которого все и началось.

28 октября 1913 года Форштнер инструктировал солдат, как следует работать с гражданским населением. Впоследствии этого юнца сравнивали с карикатурами из немецкого сатирического журнала Симплициссимус: среди них был постоянный образ высокомерного и зарвавшегося «Потсдамского гусарика».

И вот в злополучный день 28 октября этот не слишком умный и очень молодой офицер – барону Гюнтеру фон Форштнеру, виновнику инцидента, было девятнадцать лет, а выглядел он и того моложе – велел рекрутам не церемониться в применении оружия и посулил вознаграждение. Произошло следующее: Форштнер объявил, что в случае появления подозрительных гражданских лиц на городской территории следует без всяких церемоний использовать штык. Затем он повернулся к новобранцу и грозно прорычал: «И если вы нанижете на вертел одного из этих waches, то вреда не будет. Вы даже получите от меня десять марок в награду». Офицер команды, сержант Хёфлиг добавил: «И от меня еще три марки».