Неизвестное о Марине Цветаевой. Издание второе, исправленное

Необходимость иконографического воплощения ангела-хранителя Цветаева почувствует в конце 20-х, в 30-е годы, что выразится в ее возвращении неоконченной поэме «Егорушка» (в феврале 1925 г. — после рождения сына Георгия; в январе — марте 1928 года), в интересе к истории чешского рыцаря Брунсвика, чей облик абсолютно соответствовал цветаевскому представлению об Ангеле-хранителе (VI, 358); в предании о Брунсвике Цветаева, видимо, отмечала родство со Св. Георгием[326]. Не случайно Пастернак напишет образ Георгия (Юрия) в романе «Доктор Живаго», в стихотворении «Сказка», скорее всего, чтобы соотнестись с цветаевскими стихами:

Конный в шлеме сбитом,
Сшибленный в бою.
Верный конь копытом
Топчущий змею.

Борис и Глеб

В 1922 году, крестясь на московские храмы, Цветаева ехала из России в эмиграцию — навстречу мужу, после разгрома белого движения ставшему пражским студентом, и путь ее в эмиграцию, по словам А. С. Эфрон, лежал мимо церкви Бориса и Глеба. Этот храм лирически упомянут в стихотворении «Серафим на орла, — вот бой…», обращенном к Евгению Багратионовичу Вахтангову: «Гнев Господень нас в мир изверг, / Дабы помнили люди — небо. / Мы сойдемся в Страстной Четверг / Над церковкой Бориса — и — Глеба» (I, 396). Стихотворение помечено Вербным воскресеньем 1918 года. Цветаева рисует адресата стихотворения равным, крылатым, устремленным в небо, сражающимся с серафимом. Цветаевой должно было нравиться, что в имени Вахтангова Евгений заключено «гений» — именно словосочетанием «мой гений» в 1921 году Цветаева завершит поэму «На Красном Коне». Православная тема обусловлена тем, что Мансуровская студия находилась недалеко от дома Цветаевой и от храма Бориса и Глеба на Поварской. Борисоглебский переулок, где жила Цветаева, назван в честь святых братьев. В старину в переулках близ храма жили царские повара и обслуживающие государев стол работники-хлебники, скатертники, и пр. Память о них сохранилась в местной топонимике, в названии Поварской улицы и переулков: Хлебного, Скатертного, Ножового, Столового. По легенде, Борисоглебская церковь была построена здесь еще Борисом Годуновым и освящена ко Дню Ангела царя. В начале XVII века она серьезно пострадала во время Смуты и польско-литовской интервенции. Церковь была деревянной. Лишь в 1691 году ее выстроили каменной, а здание, дожившее до революции, было возведено только в 1802 году, на месте прежнего храма. В этой московской церкви в 1830 году венчались друг Пушкина, статский советник С. Д. Киселев, живший в приходе на Поварской, и Елизавета Ушакова (за ее младшей сестрой Екатериной ухаживал сам поэт). Пушкин был свидетелем, или как тогда говорили, «поручителем» жениха на этой свадьбе[327].

«Два ангела, два белых брата, / На белых вспененных конях! / Горят серебряные латы / На всех моих грядущих днях» (I, 384), — писала Цветаева в январе 1918 года в цикле «Братья». Героев-адресатов своего стихотворения, предположительно, актеров школы-студии Вахтангова, П. Антокольского и Ю. Завадского[328], она отождествила с известной иконой о Борисе и Глебе, правда в стихах Цветаевой братья на белых конях, а на иконе, хранящейся в Третьяковской галерее, — на красном и черном[329]. Борис и Глеб, в крещении Роман и Давид (+1015), святые князья-страстотерпцы, младшие сыновья святого равноапостольного киевского князя Владимира Святославича, погибшие в усобице после его смерти от руки старшего брата Святополка; первые по времени канонизации русские святые. Дни их памяти: Борис — 2 мая, 24 июля[330]; 5 сентября — Глеб: в день памяти Глеба, родилась дочь Цветаевой Аля, возможно, еще и этим объясняется внимание Цветаевой к сюжету о двух братьях. Молитва Борису и Глебу — молитва о защите от нечистоты, озлобления, об оставлении прегрешений, о здоровье, об избавлении от войн и междуусобиц, молитва от внезапной смерти. Цветаева хорошо знала иконографические изображения Бориса и Глеба: икона «Борис и Глеб» была не только в храме на Поварской, но и в Успенском соборе московского Кремля. Остается загадкой, на какую икону опиралась Цветаева, когда писала о двух братьях. Известные новгородские иконы запечатлели святых братьев не на белых, как у Цветаевой, а на красном и черном, на коричневом и огненно-рыжем конях, а также пешими (для московской школы не характерно изображение братьев конными). По-видимому, в поэтической иконографии отразилась любовь к иконописным образам других любимых святых — Георгия Победоносца, святых братьев Флора и Лавра. Об этом заставляет подумать концовка стихотворения, где упомянут архангел, должно быть, архангел Михаил:

Два всадника! Две белых славы!
В безумном цирковом кругу
Я вас узнала. — Ты, курчавый,
Архангелом вопишь в трубу.
Ты — над Московскою Державой
Вздымаешь радугу-дугу.

(I, 384) («Братья»)