В это время в комнате появилась пожилая дама в ситцевом платье и рваном фартуке. Она также страдала зубом. Но тут уже предстояла операция по удалению такового. По многозначительному определению «доктора», «зуб-шельмец сидит слишком крепко, и потому тащить его нужно клещами номер 16». Для устойчивости процесса удаления дантист велел «тетеньке» сесть на стул, а ногами обвить ножки стола. Сам же зубных дел мастер уперся в другой край стола и принялся тащить зуб. От боли и неожиданности больная дернулась так, что слетела со стула, ударилась головой о подоконник, при этом потянула за собой и стол и дантиста. Хозяин комнаты, который с открытым ртом продолжал сушить пломбу под форточкой, возмущенно мычал, дескать, «мерзавцы, чуть подоконник не сломали». Между тем упорный дантист не отступал.
— Тетенька, сядьте на пол — с пола падать некуда, — сказал он пациентке.
Из чемоданчика были извлечены клещи номер 17, и дантист, взяв их в правую руку, ухватился за больной зуб. В другой руке у «врача» неожиданно оказалась опасная бритва. Приставив ее к горлу несчастной, «доктор» что есть мочи закричал:
— Угу-гу, сейчас зарежу!
Та испугалась, резко рванулась в сторону, и зуб был легко удален. Под бурные аплодисменты «дантист» собрал инструмент и, получив гонорар, удалился. Этот случай лишь прибавил ему авторитета и популярности. Однако всеобщая эйфория длилась недолго. Вскоре выяснилось, что, увлекшись, дантист выдрал вместо больного абсолютно здоровый зуб.
В этот двор он больше не заходил, а спустя некоторое время и вовсе вынужден был перебраться на Охту, куда слава о нем еще не докатилась.
Сто лет назад в Петербурге на Вознесенском проспекте находился один уникальный в своем роде ресторан. Он славился отсутствием драк, скандалов или дебошей, которые обычно устраивала разгулявшаяся публика.
Дело в том, что весь обслуживающий персонал этого ресторана, от повара до гардеробщика, при приеме на работу проходил обязательный экзамен «на вынос пьяного». Хозяин заведения Порфирий Филимонович лично устраивал проверку желающим у него «послужить», которую проходили далеко не все. Но если уж выпадало счастье получить у него работу, то платил хозяин щедро и относился с уважением. Испытание заключалось в том, что обладавший недюжинной силой и весьма внушительной фигурой Порфирий Филимонович не без удовольствия начинал ходить колесом по всей ресторации, сшибать мебель и для пущей убедительности выкрикивать, что он в свое время и на медведя ходил. Задачей экзаменуемого было не испугаться и попытаться утихомирить разбуянившегося работодателя. Немногим молодцам удавалось унести ноги без особых увечий, а уж тем более справиться с «дебоширом».
Однажды в поисках места официанта попал на такую экзаменовку один юноша «щуплого студенческого вида». На него и время-то Филимоныч поначалу тратить не хотел, но тот настоял. Посмотрел внимательно новобранец, как хозяин «безобразничает», снял очки и на глазах у присутствующих за считанные секунды стянул с себя сюртук, продернул сквозь рукава шарф, выскочил навстречу Филимонычу и коротким мастерским ударом съездил ему по уху. А пока тот стоял, оглушенный и опешивший от неожиданности, стремительно натянул сюртук ему задом наперед и ловко примотал шарфом руки к туловищу. Затем, поразмыслив мгновение, «студент» также быстро свернул из двух салфеток кляп и, не церемонясь, затолкал его в рот несчастному экзаменатору. После таких потрясений Порфирию Филимоновичу пару дней пришлось провести в постели, так как на поверку у него каким-то образом оказались сломаны два ребра. На «Аркашку-студента» обижаться не стал и работать к себе взял, а прежде выяснил, откуда тот «такой шустрый выискался». Оказалось, что несколько лет до этого Аркадий Рыбин проработал санитаром в доме для умалишенных и вынужден был там справляться с более серьезными противниками, нежели Порфирий Филимонович.
Сотню лет назад тех, кому «выпадало счастье» приезжать в Петербург по Финляндской железной дороге, северная столица встречала весьма неприятным образом. Невероятное зловоние распространялось на подъездах к городу, а источала его крупнейшая мусорная свалка под названием Куликово поле.
Отходы сюда свозили со всего города, и с годами свалка только разрасталась. Помимо помоев, строительного и прочего мусора, каждую зиму тысячи лошадей привозили на Куликово поле собранный на улицах снег, и к концу зимы на свалке вырастали настоящие снежные «монбланы» до 11 метров высотой. Разумеется, как только весной начинало пригревать солнце, снежные горы неизбежно таяли. Потоки талой воды размывали помои, и зловонные ручьи неслись в окрестные проулки. Долгое время не представляли, как решить эту проблему, пока не нашелся один коммерсант, который пообещал спасти округу от смрадных потопов. Взамен он попросил сдать ему Куликово поле в аренду. Городские власти, подумав, согласились.