Окончил музыкальное училище имени Гнесиных, работал в Государственном театре кукол под руководством С.В.Образцова. В 1988 году окончил режиссерский факультет массовых представлений ГИТИСа, был принят в труппу Московского академического театра сатиры. Одновременно Гаркалин играл на сцене театра-студии "Человек". В настоящее время выступает в антрепризных постановках. Актер Московского Театра имени
Пушкина. Профессор ГИТИСа. Народный артист России.1.
Район Москвы, где я прожил первые 4 года, это истоки Яузы. Это были очень красивые места, сейчас они забиты урбанистическим ландшафтом. В 4 года у человека уже существуют проблески сознания. Я помню Яузский мост, виадук, который есть до сих пор. Родители жили в общежитии, грандиозном доме с коридором и клетушечками по бокам. Первые проблески моего сознания были в пространстве этого коридора. Я помню себя там – бегущим, орущим, кричащим. Такой дикий, страшный, бесконечный коридор. Мы переехали потом на квартиру, тоже не отдельную, а с двумя соседями. В доме, который стоял прямо на берегу Яузы. Эта река никуда не ушла из моей жизни. Знаете, как у Окуджавы: «Две вечных дороги – любовь и разлука – проходят сквозь сердце мое». Вот Яуза воплотилась для меня в эти понятия – любовь и разлука. Она прошла сквозь сердце мое.
До 15 лет я жил в красивейших уголках Москвы. Это очень красивый ландшафт с возвышающимся над ним монастырем Андрея Рублева. Когда я делал уроки, окно, возле которого стоял письменный стол, выходило прямо на Андроньевский монастырь. И этот образ навсегда запечатлен в моей памяти. Я вижу его и днем, и ночью.
2.
Я был дитя Курского вокзала. Он был старым, обветшалым. Курский вокзал – это южное направление. Именно с него уезжают на отдых, это мечта: прийти на Курский вокзал и уехать к морю, к теплу. А в моей юности все было сурово, лаконично, строго. Родители влачили жалкое существование, они думали только об одном – как прокормить семью. И этим занималась вся Москва. А Москва был такой город, куда съезжались все иногородние в поисках еды. Так и называлось – «колбасная электричка». Они приезжали в Москву, вычищали все магазины, потому что в столице было сносно с продуктами. Об этом заботились, Москва была более-менее обеспечена, в отличие от других городов. И поэтому, если в 10 часов утра прийти в магазин, то уже нельзя было ничего купить.
Я помню, что лет с 7 я уже мог самостоятельно передвигаться к бабушке в деревню. Она была изумительной женщиной. Я тащил на себе огромные тюки продуктов в деревню, где тоже ничего не было. Там были помидоры, огурцы, колбасы, белый хлеб, сахар, продукты первой необходимости. А когда мы приезжали с отдыха – был поход в Детский мир. Нужно было пройти все этажи грандиозного супермаркета. В центре цокольного этажа стояло грандиозное сооружение с персонажами сказок. Это был мир сказки, куда можно было прийти. Вокруг меня сказки не было. Реальность была суровой.
3.
А моя школа и тогда была лицеем. Педагоги были из какой-то древней породы, они обращались к ученикам на «вы».
Окна моей комнаты выходили на крышу завода «Манометр». На эту крышу 1 мая, 9 мая, 7 ноября вывешивали лампочки. Уже за 2 дня до праздника начинался праздник. Лампочки светили круглые сутки, потом их снимали, меняли цифры, и опять все зажигалось. 3 раза в году 15 лет подряд я испытывал неимоверную радость. Это было признаком того, что все-таки жизнь состоит не из одних огорчений. Я обожал первого мая выходить к заводу «Манометр», часов в 7 утра и присоединяться к делегации, которая пешком шла по Садовому кольцу и доходила до Красной площади, чтобы поучаствовать в первомайской демонстрации. Я видел всех: Хрущева, Брежнева – всех, кто правил в то время. Я видел даже Гагарина, Терешкову, они стояли на трибуне Мавзолея. Я каждый раз знал, что увижу сильных мира сего.
Мама приходила после работы, приносила белый хлеб, очень плотно намазывала его маслом, потому что масло – признак обеспеченности, а потом этот огромный кусок булки плотно посыпала сахарным песком. Я торжественно выходил с этим сооружением во двор, демонстрируя, что я «в порядке». Как только я это делал, набегала голодная шантрапа, все у меня отнималось, выхватывалось, и я, даже не попробовав, рыдал, измазанный маслом и песком. Я стоял, поруганный. Тут же выбегала моя сестра, отбирала оставшиеся куски. И мы с ней доедали остатки в углу двора. Я помню, что эти минуты счастья я пережил благодаря моей сестренке.
4.