Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

Тут, сдерживая своё волнение, я спокойным голосом предложил решающий вопрос:

– Почему покойный так ревновал вас к Николаю Борисовичу?

Она, вся вспыхнув, не без замешательства проговорила:

– Да, право, не знаю. Поводов я, кажется, не давала, впрочем, покойный Александр Семёнович был очень ревнив и ревновал меня чуть ли не к каждому молодому человеку.

Я с величайшим облегчением вздохнул: птичка была поймана. Я ускорил события.

Она, побледневшая как полотно, упала на диван, разрыдалась, но адрес убийцы сообщить наотрез отказалась. Не спуская с неё глаз, я тут же позвонил по телефону и спешно вызвал двух агентов. Оставив её под их наблюдением, я прошёл на кухню и лично допросил единственную прислугу. Она оказалась женщиной лет сорока, второй год живущей у барыни, всем недовольная и на всё ворчащая. Она без малейших колебаний с полной откровенностью и даже как бы со злорадством рассказала всё: о приездах Козырева («слюнявого старикашки, как называла его барыня») и о частых посещениях Николая Борисовича («в которого барыня трошки влюбившись. Он мужчина, конечно, красивый, но презлющий и лупит же её, прости Господи, ажно страшно становилось»). Та же прислуга рассказала, что в воскресенье (накануне смерти Козырева) был у барыни Николай Борисович, и они долго о чём-то спорили, что-то решали, говорили о каких-то деньгах, а на следующий день, в понедельник, барыня вызвала по телефону Николая Борисовича к обеду и познакомила их с господином Козыревым, а после обеда, часов в 8, они вместе куда-то уехали, а барыня осталась дома. Прислуга же сообщила и адрес убийцы, после чего он был немедленно арестован. На очной ставке с прислугой Козырева он был без колебаний ими опознан. При обыске на его квартире были найдены сто сорок восемь пятисотрублевых билетов серии С 144232 (очевидно, недостающая тысяча была убийцей растрачена)[96]. Под тяжестью этих неопровержимых улиц убийца сознался. В его игру была втянута Надин, сообщившая ему о получке Козыревым денег и представившая его (убийцу) как покупателя, ищущего доходный дом, зная, что у Козырева в данный момент имелось несколько продающихся домов.

Убитый на эту удочку и попался, привезя в понедельник после вкусного и хмельного обеда у Надин своего палача к себе с целью показать ему подробный план одного из продающихся домов. И в тот момент, когда Козырев лез в ящик письменного стола за нужными бумагами, убийца выстрелом уложил жертву наповал.

Он был приговорён к 12 годам каторжных работ. Надин же в качестве сообщницы получила три года тюрьмы.

Ёлка (Из рождественских воспоминаний) {19}

Среди огромного числа моих московских сотрудников припоминается мне и некий Иван Карлович Шумахер из прибалтийских немцев. Иван Карлович был странным человеком с какой-то раздвоённой душой: сентиментальный до приторности, утопист до наивности, чтобы не сказать более; любил беззаветно человечество, страдая за его пороки и пытаясь врачевать его недуги. Всё это не мешало ему служить в сыскной полиции. Правда, арестовывая преступника, он не торжествовал, а принимался увещать его, пытаясь вызвать в преступной душе раскаянье. Вот об этом Шумахере я хочу рассказать.

Каждое Рождество в исправительном приюте для малолетних преступников устраивалась ёлка. На этой ёлке собиралось немало народа, и, кроме питомцев этого исправительного заведения, на ней присутствовали и педагогический персонал, и родные заключённых. Давно было мною взято за правило отправлять одного из моих чиновников на эту ёлку для общего наблюдения и возможного пресечения мелких краж, часто происходящих на этом празднике. В Рождество, кажется, 1911 года на эту роль назначил Шумахера. Он обрадовался этому поручению и заявил мне: «Я давно мечтал ближе познакомиться с этим несчастным элементом – детьми-преступниками. Исполняя своё служебное поручение, я по мере сил моих постараюсь посеять доброе семя в эти надломленные, но, конечно, не окончательно погибшие души».

– Валяйте, валяйте, – перебил я его, – но помните, Иван Карлович, что я посылаю вас не для посевов, а для наблюдения и, если хотите, скорее для корчевания диких плевел.

Иван Карлович неопределённо улыбнулся и исчез.

На следующее утро он появился в моём кабинете с несколько сконфуженным видом.

– Ну что? Всё обошлось благополучно? – спросил я его.

– Н…да, н…ет, – замялся он, – хотя должен вам сказать, что я несколько разочарован.

– В малолетних преступниках?

– Не столько в них, сколько в тех методах, что применяются для их исправления. Впрочем, и дети не оправдали моих надежд.

Свободное время у меня было, и, предчувствуя в рассказе Шумахера нечто не совсем обыкновенное, я попросил его рассказать подробно о проведённом времени на ёлке.