Неизвестные солдаты

— А чего спрашивать? Я здесь в госпитале об этом по горло наслушался, — ответил тот. — Вернулся живым, и хорошо. А подробности рассусоливать я не любитель. Кстати, про Мехлиса-то слышали? — засмеялся он хрипло, давясь кашлем. — Погорел Мехлис-то наш, прозаседался! Сняли со всех постов и звание до корпусного комиссара ему срезали. Теперь если и будет дело портить, то не больше, чем в масштабе армии, а это все-таки поправимей.

— Чему вы радуетесь-то? — не понял Матвей.

— Естественному отбору радуюсь. Сановники-прихлебатели летят вверх тормашками, а на их места жизнь настоящих людей ставит. Эти люди не заседать, а командовать будут. Я не сторонник виновных искать, на войне война виновата. Но в Керчи случай особый, тут сразу видно, кто нас в дерьмо посадил. А ведь какие условия для обороны! Не хуже, чем у севастопольцев. И людей больше, и техники больше, и с тылом связь…

— Ну, вы скажете тоже! — возразил Матвей. — Керченский полуостров с Севастополем не сравнишь. Там флот, там моряки держат.

— Не вижу-с особой разницы.

— А я вижу. Вы вспомните только, где самая прочная оборона была. Севастополь в Крымской войне — раз. Порт-Артур — два. И теперь тоже возьмите. Хоть Одессу, хоть Ленинград, хоть Мурманск. Ни одной флотской базы немцы с ходу не взяли, везде их намертво стопорят. Вы думаете, этого там, вверху, не понимают? — ткнул пальцем Горбушин. — Все понимают. Как где аврал — туда моряков тянут. Сколько морских бригад под Москву бросили! И с Тихоокеанского флота, и даже с Северного, хоть там тоже нелегко было. Пехота драпает, а матросы бушлат долой, бескозырку на голову — и в атаку. Назад не смотрят! Вперед — смерти нет! С гранатами под гусеницы ложатся, чтобы наверняка: об этом вы слышали?

— Моряки-то, что же, люди особые? — прищурился Максимилиан Авдеевич. — Такие же грешники, как и все.

— Правильно. Тесто одинаковое, а пироги разные. Море — оно, как в кузне, характер выковывает. Сколько летчик в воздухе находится? В лучшем случае час в сутки. Ну, и слава ему. А моряк годами на железной коробке торчит. Обшивка с палец толщиной. За ней пучина. Каждый шаг — риск. Попробуйте ночью во время шторма по палубе пробежать. Волна сбивает, палуба скользкая. Зазевался на секунду — готовый харч для акулы. И ведь это не раз, не два, а пять лет для рядового матроса… Один человек ошибется — весь корабль на дно отправит. Отсюда доверие, спайка. Один за всех, все за одного — для нас это не фраза, а жизнь! А пехоту как формируют? Соберут с бору по сосенке и юнцов, и бородачей, погоняют месяц-второй — и на передовую. Рота рассыплется — лепят новую. Люди друг друга не знают, командиров не знают.

— Условия такие, — сказал Максимилиан Авдеевич. — Текучесть в пехоте огромная, и ничего не сделаешь.

— Ну, вот я и говорю, что люди одни, а закалка разная.

— Все, отступаю, — поднял Максимилиан Авдеевич пухлые белые руки. — Отступаю, хотя бы потому, что слаб. Вам не со мной, с молодыми бы спорить.

Матвей спохватился: в самом деле, что это он развоевался перед больным! Пришел, называется, проведать и успокоить.

* * *

В июне положение Севастополя резко ухудшилось. Немцы стянули войска, освободившиеся под Керчью, перебросили дивизии с других участков. День за днем без передышки продолжался штурм. Город был блокирован и с моря, и с воздуха. В середине месяца с трудом прорвался в Севастополь транспорт «Белосток». Это было последнее судно, доставившее осажденным боеприпасы и подкрепления. В дальнейшем прорывались только быстроходные военные корабли, но они не могли принимать на борт много груза.

Утром 26 июня старшего лейтенанта Горбушина вызвали в штаб флота, разместившийся в десяти километрах от Новороссийска. Помощник начальника штаба ожидал Горбушина с готовым предписанием.

— Вчера немцы разбомбили Севастопольскую панораму. Какие повреждения, мы не знаем. Приказано вывезти все, что уцелело. Это наша национальная ценность. Немедленно отправляйтесь на «Ташкент». Командир предупрежден. Примете в Севастополе картину и доставите сюда.

— Есть! — с привычной бодростью ответил Матвей и побежал к ожидавшей машине. В Севастополь — это обрадовало его. Но поручение озадачило. Он помнил большое круглое здание Панорамы с крышей, как купол, припоминал даже детали картины: матросов у пушек, адмирала Нахимова… Но что с ней делать?

На «Ташкенте» он сунулся было к командиру корабля капитану 2-го ранга Ерошенко, но тому было не до Горбушина. Грузились пехотинцы, требовалось разместить их, принять и закрепить ящики с боеприпасами. Вокруг командира толпились флагманские специалисты. Матвей решил подождать лучших времен, пошел к помощнику, и тот устроил его в каюте корабельного минера.