Как говорится: «Вы Бога обманули, генерал!» В применяемых мерах не было ни капли христианского сострадания, ни капли разумной целесообразности, ни дольки признания собственных ошибок и некомпетентности. В 1941 году сталинская Ставка также прикажет колхозникам сжигать собственные деревни, чтобы не давать немцам крыши над головой, нимало не задумываясь о том, что будет с детьми, женщинами и стариками, лишенными крова русской зимой. Ведь эти люди находились на оккупированной территории, а потому их можно было легко списывать в расход. Пользу они приносили не советской власти, сдавшей фашистам половину европейской части страны, а немцам, на которых вынуждены были работать. При этом, разумеется, ни во время войны, ни вплоть до падения большевистской власти никто не позаботился внятно объяснить гражданам СССР, как можно, имея 22 июня существенное превосходство в военной технике, сдать врагу половину европейской части страны. А в 1915 году техническое превосходство, напротив, имел противник, и сдали только нерусские территории: Польшу, Литву, Галицию.
Подчиняясь давлению военного командования, гражданские власти спешили исполнить все предписания не только «буква в букву», но и с превышением. Пресловутое чиновничье раболепие, так превосходно описанное А. П. Чеховым, давало столь уродливые всходы, что порой удивляло и самих авторов репрессивных проектов. Характерным примером является сухое чиновничье признание фактов выселения, данное в форме констатации самого что ни на есть обычного для войны явления. Канцеляристы генерал-губернаторства Галиции отмечали: «Согласно указанию главнокомандующего Юго-Западного фронта, отсутствие данных, изобличающих в шпионстве, не могло служить основанием к оставлению лиц, заподозренных в нем, в районе, даже близком к театру военных действий. Такие лица подлежали высылке во внутренние губернии России, под надзор полиции. В особенности же эта мера должна была применяться к лицам, принадлежащим к составу неприятельских войск. Ввиду его все лица, заподозренные в шпионстве, военным генерал губернатором высылались этапным порядком под надзор полиции: евреи — в Томскую губернию, поляки и русины — в Симбирскую, Уфимскую и Пермскую губернии, позднее все — в Енисейскую, без различия национальности. Прочие задержанные вместе с такими лицами или передавались в руки судебных властей, или высылались административным порядком также внутрь Империи».[417]
Обратим внимание — подвергшиеся насильственной эвакуации лица отправлялись не куда-нибудь, а в Сибирь. В то же время ближе к осени, когда откатывавшиеся под натиском врага фронты стали замирать, беженцев размещали в прифронтовых губерниях. Губернаторы собирали крестьянские подводы по всей губернии, после чего беженцы развозились по уездам. Единственное условие — на правом берегу Днепра «военное командование оседания беженцев не допускало».[418]
Вдобавок существовало еще и теоретическое обоснование данных мер. Следование тактике Отечественной войны 1812 года, превратно преподаваемой «верхами» и совершенно неправильно применяемой «низами», и озлобленность поражениями понудили русское военно-политическое руководство к насильственным мерам в отношении населения приграничной с фронтом полосы. Причем, надо сказать, весьма широкой полосы. То есть если озлобленность от поражений присуща войскам и властям любой страны без исключения (в той же Германии «шпионами» и «предателями» были «назначены» бельгийцы и французы оккупированных территорий), то в России подводилась еще и теоретическая база. Как будто бы не прошло сто лет и вновь вернулись наполеоновские времена. Даже генерал-квартирмейстер Ставки ген. Ю. Н. Данилов, который, правда, обвиняет в свершившемся исключительно начальника Штаба Верховного главнокомандующего ген. Н. Н. Янушкевича, всячески выгораживая самого великого князя Николая Николаевича, был вынужден констатировать: «Ясно, что легче было подвести под подозрение все инородческое население. Евреев, немцев, поляков или другие народности, чем выдвигать против того или другого
Действующая армия есть чрезвычайно сложный организм, где зачастую взаимодействие ближнего тыла и фронта становится условным. В ходе наступательных операций кампании 1914 года войска справлялись сами с возникавшими проблемами. Но в 1915 году нехватка солдат на фронте привела к тому, что тыловые оборонительные рубежи, опираясь на которые, русское командование рассчитывало сдержать неприятельское наступление, стали строить мирные жители.