Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы

Доблесть войск, истекавших кровью в неравной борьбе с противником, как ни парадоксально, при данной политике Ставки сыграла против нашей страны. Впадая в панику после каждой павшей крепости или сданного крупного города, великий князь Николай Николаевич не забывал о репрессиях в отношении к мирному населению. Его же первый помощник — начальник Штаба Верховного главнокомандующего ген. Н. Н. Янушкевич, — который никогда не командовал даже батальоном (имея при этом чин генерала от инфантерии!), с увлечением разрабатывал все новые и новые репрессалии. Каждый делал то, что умел. Ведение же войны было отдано в руки главнокомандующих фронтами — главкоюза ген. Н. И. Иванова и главкосевзапа ген. М. В. Алексеева, в чьей компетентности нельзя было сомневаться. Отстранившись же от оперативного руководства, Ставка погрузилась в схоластически организационные моменты, где немалая доля отводилась шпиономании и эвакуации.

Тот факт, что русские армии в июне-июле 1915 года упорно удерживались на каждом сравнительно пригодном для стратегической обороны рубеже, позволил русскому командованию провести такую безумную эвакуацию в соответствии с собственными намерениями. Последнее говорится к сравнительному примеру с австрийцами. Отступая из Галиции в августе-сентябре 1914 года, австро-венгерское руководство уже не успевало провести эвакуацию, а потому ограничилось только точечными репрессиями против тех слоев мирного населения, что могло быть подозреваемо в сочувствии к русским. Это и украинское (как правило, православное) население Галиции, это и русофильская интеллигенция, это и просто те люди, что могли говорить по-русски.

Ведь отходившие войска не заботились о правомерности проводимых репрессалий, достаточно было того, что они были разрешены командованием. Наиболее пострадавшей категорией населения Австро-Венгрии стали карпатские угро-руссы, так как русское вторжение в Карпаты было окончательно оформлено лишь к октябрю 1914 года, а следовательно, австрийские власти имели время для производства репрессий. Что же касается прочего славянского населения, то их местопроживание находилось вдали от линии фронта (сербы недолго находились на территории Боснии и Герцеговины, а также австрийской части Сербии). Поэтому репрессалии касались их только выборочно.

Понятно, что инструментом для проведения репрессий в первую очередь, должна была стать армия. Военные обладали всей полнотой власти на прифронтовой территории, а маневренный характер военных действий на Восточном фронте не позволял привлечь к делу управления гражданские власти. Русское генерал-губернаторство в Галиции во главе с графом В. Н. Бобринским — скорее исключение. Так что те зверства и издевательства, что отмечались многочисленными источниками обеих враждующих сторон, прежде всего принадлежали военным.

Как отмечают источники, со стороны австрийцев особенно в этом отношении отличались венгерские соединения. Непосредственная причина репрессалий, давшая военным властям в руки карт-бланш на их проведение, — поражения на фронтах войны. Так, в 1924 году одна из львовских газет писала: «По поводу глупоты, бессилия и трусости австрийских штабов терпели австрийские войска постоянные поражения и, чтобы свалить с себя вину и ответственность, убегая перед вооруженным противником, извергали свою месть на беззащитном населении, будто занимающемся массовым и организованным шпионажем в пользу неприятеля. Тысячи ничем не провинившихся людей вывозились на запад, чтобы в продолжении многих лет держать их без суда в тюрьмах и ужасных лагерях для интернированных. Тысячи невинных людей гибли на основании спешно и массово вынесенных смертных приговоров. Тысячи гибли без приговоров — просто-напросто их убивали фронтовые войска по приказу своих военачальников».[413]

Преступление не прошло даром. Еще в 1917 году австрийское правительство было вынуждено признать, что в ходе войны действительно проводился геноцид в отношении некоторых народностей австро-венгерской монархии, и осудить этот геноцид. В парламенте были оглашены существенно заниженные сведения, что более шестидесяти тысяч человек были расстреляны или повешены, и еще около ста тысяч человек умерли от истощения и эпидемий в концентрационных лагерях, созданных военными властями для собственных же граждан. Недаром вместе с отступавшими в 1915 году русскими войсками ушли около четырехсот тысяч карпаторуссов.[414]

Таким образом, обвинения «некоренного» либо «подозрительного» населения в измене и шпионаже были присущи всем странам. Но многонациональность Российской и Австро-Венгерской империй вносила в волну национализма еще и элементы ксенофобии и шовинизма. Западные области России сплошь являлись нерусскими. Севернее Полесья — это поляки, литовцы, прибалты; южнее — австрийские галичане. Тысячи немецких колонистов и миллионы евреев добавляли хаоса в данную картину.