Неизвестный Алексеев. Том 3: Неизданная проза Геннадия Алексеева

– Поезжайте в Трускавец, – сказала она, – там ведь тоже есть дом творчества, и путевку вам, конечно, дадут, – для члена Союза всегда найдется путевка. Попейте воду, и вам станет намного лучше. А теперь давайте я вас послушаю. Снимите рубашку.

Игра в медицину уже нравилась мне. Я с удовольствием снял рубашку и подставил спину. После мне пришлось лечь на топчан, и мой голый живот был тщательнейшим образом прощупан.

Выписывая справку, бесподобная врачиха уговаривала меня почаще посещать поликлинику Литфонда.

– У нас очень квалифицированные врачи, – говорил она, – все на уровне заведующих отделениями. Есть даже весьма известные в городе специалисты. Они работают у нас по совместительству. Вот вам справка. Зайдите к главному врачу, она поставит вам печать. Желаю хорошо отдохнуть!

«А как же анализы?» – хотелось мне спросить, но я воздержался.

Со справкой в руке я спускался по лестнице, пытаясь осознать всё со мною случившееся. «Фантастика! – думал я. – Рей Брэдбери, Айзек Азимов, Станислав Лем, Аркадий и Борис Стругацкие!» – думал я, вспоминая забитые людьми коридоры районной поликлиники, в которой, будучи еще простым смертным, столько лет я смиренно лечился. «Теперь я причислен к элите», – думал я, идя по улице и с чувством превосходства поглядывая на прохожих. «Все-таки я кое-чего добился в жизни, – думал я с гордостью, влезая в переполненный автобус, – все-таки я выбился в люди».

3.7

8 часов утра. Аэропорт Пулково. Багаж уже сдан. Диктор приглашает на посадку.

Предъявляю контролеру билет и паспорт. Меня пропускают, и я прохожу за глухую деревянную перегородку. Здесь еще раз проверяют билет и смотрят в паспорт. Потом у меня отбирают мою дорожную сумку и просят пройти по какому-то таинственному мостику, выстланному рифленой резиной, рядом с которым стоит милиционер. После прохождения мостика мне возвращают сумку, и я облегченно вздыхаю – кажется, все контрольные процедуры закончены. Но через десять метров снова барьер, и служительница аэрофлота опять проверяет билет и паспорт.

Разозленный бесконечными проверками и почти ощущая себя международным террористом, я ступаю на ленту длинного горизонтального эскалатора (наверное, это устройство называется как-то по-другому) и медленно двигаюсь под землей в глубь летного поля. Затем подымаюсь на обыкновенном, наклонном эскалаторе и оказываюсь в просторном круглом зале со стеклянными стенами. За стеклом белеют тела самолетов, торчат их высокие хвосты.

В толпе пассажиров стою в очереди у трапа. Под брюхом нашего самолета аэродромный рабочий. В его руке стеклянная полулитровая банка из-под соленых огурцов или бобов в томате, к которой прикручена проволочная ручка. Рядом, на асфальте, – обыкновенное оцинкованное ведро. С помощью банки рабочий извлекает из самолетного чрева какую-то жидкость и сливает ее в ведро. Я улыбаюсь, мне очень хочется расхохотаться: новейший, похожий на космический корабль воздушный лайнер – и такое заурядное, древнее жестяное ведро и такая жалкая стеклянная банка.

На трапе у меня в последний раз проверяют билет, и вскоре я погружаюсь в мягкое удобное самолетное кресло. По проходу между кресел снуют симпатичные и весьма приветливые стюардессы. Они раздают гигиенические пакеты и напоминают о том, что надо пристегнуться к креслу ремнем.

Наш ТУ-154 выруливает на взлетную полосу. Из окошка мне видно, как с этой полосы через каждые 2–3 минуты взлетают такие же ТУ и еще более импозантные ИЛ-62. Это зрелище завораживает. Таинственен, непостижим момент отрыва гигантского металлического аппарата от земли, когда крылатая громада, до отказа набитая людьми и всякими сложнейшими механизмами, вдруг как бы теряет свой непомерный вес и устремляется в небеса, влекомая какой-то сверхъестественной силой.

Вот и мы встали на свое место в начале полуторакилометровой прямой бетонной дороги. Наши моторы засвистели, потом загудели. Наконец издаваемый нами звук превратился в оглушительный рев, и мы помчались по бетону, все более и более убыстряя свой бег. Сначала все мелькало, а потом исчезло – превратилось в какие-то разноцветные полосы.

Как всегда при взлете, стало страшновато. Что ни говори, а передвижение по воздуху – испытание судьбы.

Я поглядел по сторонам. Рядом сидела пожилая супружеская пара довольно простецкого вида. Женщина, как видно, тоже робея, закрыла глаза. Ее муж безучастно глядел в окно. По другую сторону прохода сидела молодая блондинка с ребенком лет трех. Ребенок, видимо, тоже почувствовав ответственность момента, молча прижимался к материнской груди. «Если что случится, – подумал я, – все эти случайные незнакомые люди отправятся на тот свет вместе со мной. Одно утешение – смерть будет мгновенной».

Легкая тряска, возникавшая от неровностей взлетной дороги, внезапно прекратилась, и земля под нами стала проваливаться куда-то вниз – мы летели. Через минуту земля была уже далеко, на глазах превращалась в подобие географической карты. Еще через минуту в иллюминаторе возникла безбрежная белая волнистая пустыня – мы поднялись над облаками.