Неизвестный Алексеев. Том 3: Неизданная проза Геннадия Алексеева

И какие потоки понеслись с гор на холмы и пригорки, по ущельям в долины, по тропинкам к дорогам, автострадам и улицам и по ним всё вниз, вниз, к морю!

О, какой был потоп изумительный!

Таврида промокла насквозь.

Отгромыхав, гроза с тихим рычанием удалилась на юг, к турецким берегам.

О, какая благодать настала в Тавриде после грозы!

Птицы снова запели, люди вышли из домов, и вечернее солнце засверкало в дождевых каплях на листве акаций, магнолий и пальм.

6.7

Мой четвертый день в Крыму.

Проснулся перед рассветом (не спится мне что-то на юге). В парке было еще тихо, птицы спали. Они пробудились, когда стало рассветать.

Моя разговорчивая знакомая на сей раз произнесла целую фразу: «Не шутите, пожалуйста». (А может быть, она говорила: «Не грустите, пожалуйста»? Или «Подождите, пожалуйста»?)

Взял полотенце и отправился к морю.

Пустынные утренние улицы Ялты. Кошки, перебегающие их. Светофоры, впустую мигающие на перекрестках. Птичий гам со всех сторон. Безлюдный, еще сырой от вчерашней грозы пляж.

С удовольствием искупался в чистой прохладной воде, посидел на гальке, выкурил трубку.

После завтрака пришла уборщица прибирать мою комнату. Увидела стоявшую на столе фотографию Вяльцевой, взяла ее в руки, стала рассматривать.

– Это ваша жена?

– В какой-то степени – да.

– А как ее зовут?

– Анастасия Дмитриевна.

– А что вы ее с собою не взяли?

– Она не могла приехать.

– Почему?

– Она умерла.

– Такая молодая – и уже умерла? Как жалко!

– Да, такая молодая – и уже умерла. Правда, умерла она давно, 67 лет тому назад. Если бы жила сейчас, ей было бы 109 лет.

– А кто она была?

– Она была знаменитой, страшно знаменитой певицей. Но теперь о ней мало кто знает, слава ее давно прошла.

– А она красивая. Вы ее любите?

– Да, очень.

– И любите. Вот все ее забыли, а вы ее помните, и ей на том свете от этого хорошо. А где она похоронена?

– В Ленинграде. Правда, когда ее хоронили, Ленинград еще Петербургом назывался и был столицей России.

– И вы ходите к ней на могилу?

– Хожу.

– И цветы носите?

– Ношу.

– Завидую я ей. Всех бы так любили!

– Да ведь она же покойница, от нее только кости остались! Чего же ей завидовать?

– Все равно завидно.

Опять я плыву на катере вдоль побережья. Впереди синеет громада Аю-Дага, и впрямь похожая на приникшего к воде, пьющего медведя, хотя медведь, разумеется, не станет пить горько-соленую морскую воду.

Бесчисленные крутые лестницы старого Гурзуфа. Лабиринт узеньких улиц, прорубленных в скале. Живописнейшие подпорные стены из желтого камня. Особняк Коровина, в котором теперь расположился Дом творчества художников. Многочисленные тощие кошки, бегающие по крышам и сидящие в тени под деревьями. Почти голые красавицы, расхаживающие по набережной (они демонстрируют публике телесное совершенство).

Едва не наступил на крупную улитку, которая, торопясь, но, разумеется, ужасно медленно переползала дорогу. Взял ее в руку, и она поспешно спряталась в раковину.

Мимо прошла девушка в длинном пляжном халате. На груди у нее, там, где соски оттягивали ткань, темнели два крупных, правильной формы пятна (от пота).

Пока я путешествовал в Гурзуф, в ялтинском порту пришвартовался красивый, как лебедь, корабль. Судя по надписи на корме, он был родом из Осло. Долго пришлось ему плыть из Норвегии в Крым, из Северного моря в Черное. И чего только не видели во время плавания его пассажиры! И в каких только городах они не побывали! В тех самых городах, которые мне не дано увидеть.

В Доме творчества сейчас живут в основном юго-восточные литераторы. У них желтые, неподвижные, скуластые лица. Языки, на которых они разговаривают друг с другом, гортанны и похожи на звуки, издаваемые хищными птицами и зверями, населяющими горы и степи центральной Азии. Держатся они степенно, с чувством собственного достоинства. Одеты по моде десятилетней давности. Некоторые из них с женами. Жены некрасивы, толсты, коротконоги и молчаливы.

Этих детей Востока я постоянно вижу сидящими на скамейках перед входом в наш дворец. После завтрака они сидят и ждут обеда. А после обеда снова сидят и ждут ужина. Такой способ отдыха их вполне удовлетворяет. Красоты Ялты и ее окрестностей и даже теплая морская вода не вызывает у них никакого интереса.

Ялтинское прибежище писателей не пользуется сейчас популярностью. Вся более или менее значительная литературная публика предпочитает Коктебель, Пицунду и Дубулты. Поэтому-то мне и удалось с такой легкостью получить путевку.

Вечернее гулянье на набережной. Плотная толпа людей движется от порта к парку и обратно мимо многочисленных магазинов, киосков, кафе, баров и ресторанов. Это не просто гулянье, это священный ритуал, торжественное шествие в честь некоего могущественного языческого божества, напоминающее религиозные процессии древних времен.