В университеты следует набирать не одну лишь зеленую молодежь со школьной скамьи, но и практиков, прошедших определенный производственный опыт. У них в голове уже имеются вопросы и проблемы, но нет теоретических знаний для их решения. Вот этим людям нужно дать теоретические знания, а они в университеты не спешат. Почему? У них уже есть семьи, где им жить с семьей при университете?
Вот этот вопрос нам тоже нужно решить, и Москва должна показать пример в этом.
Что у нас запроектировано для строительства на Воробьевых горах? – спросил Сталин, глядя на Кагановича, который начинал реконструкцию Москвы, и с тех пор всегда ею интересовался.
– Комплекс высотных жилых зданий, – подумав, ответил Каганович.
– Давайте возведем этот комплекс для Московского университета, и не в 10–12, а в 20 этажей, или еще выше, чтобы университет был виден всей Москве. Строить поручим министру промышленного строительства Комаровскому. Следует предусмотреть Внешторгу валютные ассигнования на необходимое оснащение и оборудование лабораторий – сказал Сталин, обращаясь к Микояну, – университет должен быть обеспечен новейшими приборами и реактивами.
Но, главное, необходимо создать жилищно-бытовые условия, построив общежития для преподавателей и студентов. Сколько будет жить студентов? Шесть тысяч? Значит, в общежитии должно быть шесть тысяч комнат. И, подчеркиваю, особо следует позаботиться о семейных студентах, о тех практиках, которые будут в нем учиться.
Хрущев, работавший в это время в Киеве, лично на заседаниях Политбюро присутствовал редко, – решения с ним согласовывались по телефону. Но сейчас он, приехав в Москву для решения целого ряда украинских дел, попал непосредственно и на заседание Политбюро, однако повестка оказалась такая, что Хрущеву просто нечего было сказать при обсуждении ее вопросов, и он томился от длительного вынужденного молчания. А тут для него подвернулся удобный случай.
– И давайте этот новый университет назовем именем товарища Сталина, – предложил он, по его мнению, на 100 % верное решение.
Сталин посмотрел на него и с деланой жалостью сказал:
– Никита, ты там, в Киеве, совсем от России оторвался. Главный университет страны может носить лишь одно имя – Ломоносова!
Для ускорения темпов строительства, его надо будет вести параллельно с проектированием, – продолжил Сталин, – значит, это строительство надо поручать человеку, который бы мог подчинить себе и министра Комаровского, и архитектора или группу архитекторов, и мог повлиять и на товарища Микояна. То есть, строительство нового Московского университета желательно поручить члену Политбюро.
Сталин усмехнулся и с хитрецой посмотрел на Берию.
– У нас в Политбюро есть товарищ, который жаловался, что партия не дала ему стать хорошим инженером-строителем. Не поручить ли нам это дело ему?
– С удовольствием возьмусь, товарищ Сталин! – не задумываясь, ответил Берия.
– А как же большая загруженность вас работой?
– Да разве это работа? Построить красивейшее здание в Москве, а, может, и в СССР – это не работа, это награда, это удовольствие!
– Ну что, товарищи, – улыбнулся Сталин, – кто за то, чтобы доставить это удовольствие товарищу Берии?
В 1948 году размах работ по атомной проблеме непрерывно увеличивался. В первую очередь увеличивалась добыча урановой руды и если в 1946 году в СССР ее добыли в пересчете на чистый уран всего 50 тонн, плюс 60 тонн добыли и вывезли из стран Восточной Европы, то в 1948 году своего урана добыли 182 тонны и 989 тонн европейского. Только в Табашарском рудоуправлении (комбинат № 6) урановую руду добывало свыше 15 тысяч человек, а всего в собственно атомной отрасли (без строителей) – в системе Первого главного управления – работало уже 55 тысяч человек и более 100 привлеченных организаций из других отраслей народного хозяйства. В этом году было начато промышленное получение тяжелой воды, построено здание под опытный тяжеловодородный реактор и начаты подготовительные работы для строительства промышленного тяжеловодородного реактора. Для производства атомной бомбы строилось шесть предприятий, но главное внимание в то время уделялось комбинату № 817 – реактору по получению плутония и радиохимическому заводу, на котором плутоний должен был быть выделен из облученных в этом реакторе урановых блоков.
7 июня 1948 года в кабинет Берии с Урала, из здания реактора, в котором он в это время непрерывно находился, позвонил Ванников и сообщил, что Курчатов опробовал работу плутониевого реактора, пока всухую, но получилось! Правда, мощность была невелика – 10 киловатт, но все же цепная реакция пошла.
– Боюсь преждевременно поздравлять, – ответил Берия, – но все же, Борис Львович, ты там Курчатова по спине похлопай, что ли. Заслужил!
А 19 июня 1948 года, в 11 часов 30 минут Берия сам позвонил Сталину.
– Не стал вас с утра беспокоить, решил дождаться, когда вы приедете в кабинет. Примерно 2 часа назад плутониевый реактор начали выводить на мощность 100 мегаватт. Будут, конечно, и неприятности, как без них, но дело все же пошло!