Неизвестный Бунин

Он не дожил всего лишь нескольких лет до времени, когда вдруг прорвалось наружу то, что давно уже зрело в глубине – новая Россия. Не узнал об этом новом поколении русских, о внуках тех, кто делал революцию, с отвращением и ужасом отвернувшихся от дел и идей своих дедов и вдохновляющихся теми же идеалами, которым был неизменно верен Бунин. Не увидел он и своего триумфа: массового переиздания своих книг и огромной популярности, равной популярности обожаемых им Пушкина и Толстого.

Ничего этого он не узнал. Его конец был страшен. И всё же, думается, что если бы он сам выбирал себе эпитафию, то, возможно, выбрал бы свое замечательное стихотворение, написанное им в тревожное лето 1918 года:

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Срок настанет – Господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я всё – вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав —
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным коленам припав.

Дополнение

Разрушитель авторитетов [25]

Переиздание «Воспоминаний» И. А. Бунина (Париж: Лев, 1981; первое издание – Возрождение: Париж, 1950) прошло почти незамеченным и неотмеченным. А между тем это факт, достойный не только внимания, но и особого разговора. Не случайно именно эта книга Бунина подверглась самым большим цензурным искажениям в советском собрании его сочинений (М.: Гослитиздат, 1965–1967). Да что там советские, даже западные и многие русские свободные (эмигрантские) критики относятся к этой книге с опаской.

Действительно, слыханное ли дело назвать Кузмина «педерастом с полуголым черепом и гробовым лицом, раскрашенным как труп проститутки», Л. Андреева – «запойным трагиком», Хлебникова – «мрачным малым, молчаливым, не то хмельным, не то притворяющимся хмельным», уязвить Есенина, Куприна, Брюсова, Бальмонта, Белого, Бабеля, Блока. Что за ядовитый человек, никого не пощадил. И разве это серьезная литературная критика, когда говорят о том, что у Волошина «очень тщательно сделана была наружность, манера держаться, разговаривать, читать», что Брюсов был, «когда нужно было, декадентом, потом монархистом, славянофилом, патриотом во время Первой мировой войны, а кончил свою карьеру страстным воплем: ’Торе, горе! Умер Ленин! Вот лежит он хладен, тленен! ’’», что Бальмонт «изнемогал от самовлюбленности, был упоен собой», что это был человек, «не сказавший ни единого словечка в простоте, называвший в стихах даже тайные прелести своих возлюбленных на редкость скверно: ’’Зачарованный Грот’’»; что Блок являлся на публику с «каменным, непроницаемым лицом красавца и поэта», а Маяковский «в желтой кофте, с глазами сплошь темными, нагло и мрачно вызывающими, со сжатыми, извилистыми, жабьими губами». Это же просто грубые личные нападки дурного свойства. Нет, при всем уважении к Ивану Алексеевичу, надо признать, что он прошел мимо величайших талантов нашего времени. Просто не понял их. Так говорят многие критики (пожалуй, большинство) на Западе и на Востоке.

Для Бунина облик человека – отражение его сути

Мне же представляется, что дело здесь обстоит совсем иначе. Ну не странно ли, что тысячи менее искушенных читателей поняли все безо всякого труда и оценили, а он, Бунин, тончайший знаток литературы, величайший наш стилист и непревзойденный виртуоз слова, чего-то там «не понял»?

Возмущение критиков абстрактно, тогда как Бунин конкретен. Каждое его кощунственное замечание конкретно и неопровержимо в свой точности. Однако скажут, предположим, что это так, но не искажает ли это образа наших лучших писателей?

Начнем с того, что это не литературная критика, а мемуары. Портретные наброски Бунина – это не дешевый прием памфлетиста, цепляющегося за какой-то изъян человека и карикатурно его осмеивающего. Для Бунина в физическом облике человека всегда полно и нелицемерно отражается его суть. Бунин познавал жизнь оголенными нервами, чувственно, и в этом его сенсуализме часто больше мудрости, чем в самых изощренных умозрительных построениях. (Да только ли Бунин? Вот Чехов, например, на настоятельные просьбы Станиславского разъяснить ему образ Тригорина отвечал: «У него клетчатые панталоны и дырявые башмаки».) В своем сенсуализме Бунин цельнее, последовательнее и честнее, чем все его критики. Его страстность и цельность не мирится с малейшими изъянами и с малейшей фальшью. Ему достаточно малейшего диссонанса, чтобы изгнать того или иного писателя из литературы.

Встреча с Алексеем Толстым