Принятые Ассманн эпистемологические принципы не позволяют ей проводить элементарные различия относительно степени ответственности; не будем уже говорить об отсутствии, мягко говоря, хорошего вкуса, которое позволяет ей давать советы народу, уничтоженному нацистами и советской властью, по вопросам, относящимся к тому, как он обязан воспринимать свои неописуемые потери. Кроме того, она показывает себя человеком, неспособным заметить качественной разницы между созданием во Франции, в условиях иноземной оккупации, заслуживающего презрения правительства Виши, и последствиями беспричинного нападения на Францию со стороны нацистской Германии. Она не может также заметить ни разницы в несравнимо более жестоком отношении гитлеровцев к полякам, нежели к французам, ни разницы в масштабе движения Сопротивления в обеих странах, и многих других обстоятельств (практически игнорировавшихся западными и советскими историками) в период двухлетней нацистско-советской дружбы (1939–1941 гг.). В своем последнем романе Энн Райс замечательно подметила последствия, которые влекут за собой злые поступки в зависимости от их веса и обстоятельств:
Если ученый не стал рабом механицистской логики Просвещения, параллели между художественным текстом Райс и научным текстом становятся очевидны. Для ученого, который знает факты, даже если они еще не спеклись в «события», последствия немецких деяний по всей Европе были несравнимо более вредоносны, чем последствия французского или швейцарского недеяния, которое само по себе было вызвано изначально немецкими проступками. Любое теоретизирование по поводу относительности этих последствий допустимо со стороны ученых, хорошо знакомых с любой пострадавшей (Франция) или смертельно раненной (Польша) страной, однако же Ассманн не в состоянии провести различий, необходимых для оценки последствий немецкий действий.