Неизвестный Мао

В этом стремлении Мао к равному статусу с СССР основным активом Китая были его людские ресурсы. Один москвич поделился в то время с руководителем финских коммунистов: «Теперь мы можем больше не бояться Америки. Китайская армия и наша дружба с Китаем изменили все положение в мире, и Америка ничего не может с этим поделать». И этот козырь Мао постоянно разыгрывал во время своего пребывания в Москве. В беседах с Хрущевым он принимался подсчитывать, сколько дивизий каждая страна может выставить, исходя из численности ее населения. Китай по численности превосходил СССР и всех его союзников в соотношении два к одному. Сразу же после возвращения из Москвы Мао решительно отменил программу контроля за рождаемостью в Китае, то есть ту политику, которой режим придавал ранее большое значение.

Для того чтобы показать, что он ровня русским хозяевам конференции и стоит выше остальных ее участников, Мао одним махом отмел действовавшее на ней правило: каждый выступающий должен заранее представить текст своего доклада, сказав: «У меня нет текста. Я смогу говорить от себя». Он и в самом деле не пользовался написанным текстом, но тщательно подготовил свою импровизацию. Прежде чем подняться на трибуну конференции, Мао привел себя в состояние сверхконцентрации и так погрузился в свои думы, что, когда его переводчик, в ожидании лифта, стал застегивать воротник на верхние пуговицы, он смотрел на того пустым взглядом, явно не понимая, чем занят его помощник.

Мао стал также единственным докладчиком, который говорил не выходя на трибуну, а сидя на своем месте. Перед началом своего выступления он объявил, что «слаб на голову». Это, как заметил посол Югославии, «стало сюрпризом для большинства присутствующих».

Мао докладывал о проблемах войны и мира с вызывающе-небрежным безразличием к человеческим страданиям: «Давайте прикинем, сколько людей может погибнуть, если разразится война. Сейчас в мире живут 2,7 миллиарда человек. Погибнуть может одна треть или даже чуть больше, может, половина… Я бы сказал, даже принимая самый худший вариант: пусть половина погибнет, а половина останется в живых, но империализм будет стерт с лица земли, и весь мир станет социалистическим».

Итальянский участник этого совещания Пьетро Инграо сообщил нам, что слушатели были «шокированы» и «недоумевали». Мао дал понять, что он не только не имеет ничего против ядерной войны, но даже готов приветствовать ее. Глава югославской делегации Кардель уехал с твердым убеждением: «Совершенно ясно, что Мао Цзэдун хочет войны…» Даже убежденные сталинисты из Французской компартии были потрясены этими словами.

Мао также развеял все сомнения относительно повышения уровня жизни: «Говорят, что бедность — это плохо. На самом деле бедность — это хорошо. Чем народ беднее, тем он революционнее. Просто ужасно представить себе время, когда все станут богатыми… Из-за избытка калорий у людей будет по две головы и по четыре ноги».

Взгляды Мао шли вразрез с настроениями постсталинских коммунистических режимов, которые хотели избежать войны и повысить уровень жизни. Успеха у них председатель не имел. Хотя в этот приезд у него было много встреч с лидерами компартий (в противоположность его предыдущему приезду в Москву, когда Сталин воспротивился всем подобным встречам) и он не упускал при этом возможности раздать советы, мало кто воспринял его слова всерьез. Судя по записям Джона Голлана, вот какие советы давал Мао генеральному секретарю крошечной и не имеющей никакого влияния Коммунистической партии Великобритании: «…дождитесь подходящего момента — и однажды Англия станет вашей… А когда победите, не убивайте своих противников, лучше держите их под домашним арестом». Одному из самых молодых участников совещания, болгарину Тодору Живкову, третьестепенной фигуре в коммунистическом лагере, Мао пророчил: «Вы молоды и умны… Когда социализм победит во всем мире, мы предложим вас на пост президента всемирной коммуны». Никто, кроме самого Живкова, не верил, что Мао и в самом деле так думает. Мао привел в восторг и очаровал отдельных деятелей, но ему не удавалось добиться того уважения, которое трансформируется в преданность или убежденность.

Мао приписал свою неудачу военной и экономической слабости Китая. «Мы низенькое деревце, а Советский Союз — громадное дерево», — сказал он поляку Гомулке, приводя выпуск стали в качестве единицы измерения. Он намеревался изменить эту ситуацию. В своей заключительной речи он сказал: «Товарищ Хрущев сказал мне, что через пятнадцать лет Советский Союз обгонит Америку. Я ответил на это, что через пятнадцать лет мы тоже сможем догнать и даже перегнать Британию». Подтекст этого высказывания заключал в себе признание того факта, что Мао тоже участвует в гонке и столь же заядлый игрок, как и Хрущев.