Неизвестный Мао

Пристрастие к операм не помешало Мао еще в начале правления запретить их значительное число. Но с началом новой чистки он вознамерился полностью запретить все оперы старого репертуара и начал с жанра «драмы духов», где духи умерших жертв мстят тем, кто был причиной их смерти. Мао наложил запрет на этот жанр в марте 1963 года. Поскольку он совсем недавно послужил причиной десятков миллионов смертей, подобные театральные мстители казались ему слишком похожими на настоящих.

В конце 1963 года он обвинил «все формы искусства: оперу, театр, народное искусство (включая исполнение баллад, традиционные сказки и комические представления), музыку, изящные искусства, танцы, кино, поэзию и литературу» в том, что все они являются «феодальными или капиталистическими» и «очень мрачными». Даже произведения, созданные при его собственном режиме для прославления коммунистов, были осуждены, как «ядовитые сорняки». Мао приказал высылать людей искусства в деревню для «серьезного перевоспитания». «Вышвырните певцов, поэтов, драматургов и писателей прочь из больших городов, — заявил он в обычной для себя резкой манере в феврале 1964 года. — Гоните всех их в деревни. И никакой еды тем, кто откажется».

Древние памятники — живые свидетели древней цивилизации Китая — тоже пострадали. Вскоре после прихода к власти Мао начал без разбора сносить по всему Китаю городские стены и памятные арки; к концу 1950-х подавляющее большинство их было разрушено. Теперь он добавил к списку неугодных ему объектов храмы и древние гробницы. В декабре 1964 года он жаловался одному из своих секретарей на то, что приказ выполняется медленно: «Выкопано всего несколько куч гнилых костей [о разрушении гробниц]… Ты относишься к врагам [к тем, кто не подчиняется] слишком снисходительно. Что же до храмов, то ни один из них не тронули и пальцем».

Мао стремился уничтожить даже садоводство. «Разведение цветов — пережиток старого общества, — говорил он, — забава для ученых феодалов, буржуазного класса и прочих бездельников». «Теперь мы должны изменить это положение, — приказал он в июле 1964 года. — Избавьтесь от большинства садоводов».

Мао думал создать примитивное общество, полностью избавленное от цивилизации, лишенное проявления любых человеческих чувств, являющееся бесчувственной массой, которая автоматически подчинялась бы его приказам. Для «большой чистки» — и навсегда — ему нужна была безмозглая нация. В этом он был более категоричен, чем Гитлер или Сталин: Гитлер допускал аполитичное развлекательное искусство, а Сталин сохранял классику. Мао даже критиковал Сталина в этом вопросе; в феврале 1966 года он сказал: «Сталин некритично воспринимал так называемую классику России и Европы, и это привело к серьезным последствиям».

В 1962–1965 годах Мао работал над приданием каждой грани жизни «политического» уклона и расправлялся с культурой, но результаты этой работы его далеко не удовлетворяли. Для выполнения приказов он вынужден был полагаться на партийный аппарат, причем буквально каждый — начиная от Политбюро и до самых низов — принимал его политику с оговорками. Мало кому нравилась перспектива жизни без развлечений. Мао обнаружил, что почти никто не спешит выполнять его приказания и кое-какие развлечения — наверняка безвредные для режима, вроде классической музыки и цветов, — до сих пор существуют. Он был сердит и разочарован, но сделать ничего не мог.

Зато в области оболванивания населения дела у него шли более успешно. Мао создал для народа ролевую модель — погибшего (так проще) солдата по имени Лэй Фэн. Этот Лэй Фэн, весьма кстати для Мао, вел дневник, в котором будто бы записывал, как Мао вдохновлял его на добрые дела, и клялся, что ради Мао он готов «подняться на горы из кинжалов и спуститься в океаны пламени». Высшей доблестью человека было объявлено абсолютное повиновение Мао; долг каждого — быть совершенным «винтиком» в машине Мао, что всячески поощрял режим. Этот культ обезличивания — необходимая противоположность культу личности Мао — скрывался под обманчивым покровом самоотверженности: считалось, что все делается «для нашей страны» или «для народа».

Мало того что солдат Лэй Фэн стал символом абсолютной лояльности Мао; он стал примером и другого жизненно важного для Мао принципа: идеи о том, что ненависть — благо. Эту идею все время вдалбливали людям, особенно молодым. Утверждалось, что Лэй Фэн написал: «Я согреваю теплом своих товарищей, как весна… а для классовых врагов я жесток и беспощаден, как суровая зима». Ненависть преподносилась как черта, необходимая каждому, кто любит народ.