Неизвестный Мао

Мао имел в виду, что все стали рабами. И Мао отправил принца Сианука, который жил в Китае в роскошном изгнании, обратно в Камбоджу, где принца посадили под домашний арест и где Пол Пот эксплуатировал его имя. Но хотя Мао был спонсором и наставником Пол Пота, благодарности он не дождался. Коллега Пол Пота по имени Кео Меас, отозвавшийся о Мао восторженно, был замучен до смерти. В досье умершего были слова: «Этот презренный Мао, умерший такой ужасной смертью, какую заслужил, ничего не стоил. Тебе не следовало бы считать, старый ты ублюдок, что на партию Камбоджи повлиял Мао».

На мировой арене Мао приходилось цепляться за туманный ореол. Когда дочь Никсона Джули появилась со значком Мао, «он по-детски обрадовался и порывисто схватил меня за руку», — написала она. Чтобы не уронить лицо, он продолжал «принимать» зарубежных государственных деятелей даже за три месяца до своей смерти. Однако во время этих аудиенций он часто портил о себе впечатление. Лидеры Таиланда обнаружили его «храпящим», когда вошли в помещение. Премьер Сингапура Ли Куань Ю, предпоследний иностранный гость Мао, описал, как почти потерявший дар речи Мао хрипел, запрокинув голову на спинку кресла. Действительно, как можно видеть по последним фотографиям Мао, он совершенно не походил на мирового лидера. Пускающий слюни, с восковым лицом и отвисшей челюстью, он был воплощением старческого маразма и болезни. Когда по фотографиям с премьер-министром Пакистана Бхутто, сделанным в конце мая 1976 года, Мао понял, насколько плохо он выглядит, он вообще прекратил встречаться с иностранцами.

Чувствуя себя глубоко растерянным из-за провала своих мировых амбиций, Мао не задумывался о тех чудовищных человеческих и материальных потерях, которые принесли его народу его разрушительные усилия. Свыше 70 миллионов людей погибли — в мирное время — в результате его неверного руководства, однако Мао жалел только себя. Он начинал плакать, когда говорил о чем-то, что мог связать со своей прошлой славой и текущими неудачами, — даже когда смотрел пропагандистские фильмы собственного режима. Персонал Мао часто видел, как по его лицу текут слезы — «ручьем», как писал один из них. Жалость к самому себе, которая всегда была ему свойственна, стала в последние дни жизни основным чувством совершенно безжалостного Мао.

Мао очень полюбил некоторые классические стихотворения, передававшие настроение великих людей, которых постигла неудача, свергнутых королей и героев, чьи блестящие надежды не оправдались. Он сопереживал неудачливым героям и королям.

Этот умственный настрой заставил его испытывать чувство необычайного братства со всеми, кого он считал «свергнутыми королями» во всем мире. Первым в этом списке был бывший президент США Ричард Никсон, который был вынужден оставить свой пост в августе 1974 года из-за Уотергейта. Мао снова и снова старался выразить свою привязанность к Никсону. Спустя много недель после изгнания Никсона из Белого дома Мао попросил филиппинку Имельду Маркос передать Никсону его наилучшие пожелания и приглашение снова посетить Китай. Дочери Никсона Джули и ее мужу Дэвиду Эйзенхауэру в декабре следующего года устроили необычайно теплый прием. Мао сказал Джули: «Немедленно напишите отцу, скажите ему, что я по нему скучаю». Когда Джули вернулась в Америку, дипломатический представитель Пекина сказал ему, что Мао «считает вас членом своей семьи». Такое заявление было совершенно беспрецедентным.

Когда в феврале 1976 года опозоренный Никсон приехал в Китай, Мао прислал за ним в Лос-Анджелес «Боинг-707» с начальником протокольного отдела министерства иностранных дел, что было еще одним беспрецедентным жестом. То, что существовал риск ареста самолета в качестве возмещения материальных ценностей США, экспроприированных в Китае, Мао не волновало. Когда Мао снова увиделся с Никсоном, они чокнулись чайными чашками, а когда Никсон прощался, Мао проковылял к двери и стоял там, никем не поддерживаемый, с грустным видом провожая своего гостя. Мао пригласил его в Китай практически для личного прощания. Он сам выбрал вечерние развлечения для бывшего президента США, в том числе пение своих любимых классических стихотворений, положенных на музыку, что создавало настроение трагического конца двоих великих людей. Эта программа ничего не говорила Никсону, который не скрывал, что устал и скучает. Но Мао выражал свои собственные чувства самому себе, хотя и не присутствовал на концерте.