За эти деньги он питается, платит ими зa помещения и освещение коммуны, покупает, что ему надо, в кооперативе. Все это обходится коммунарам дешево: продукты столовка продает по себестоимости, кооператив дешевле отпускает процентов на семь-восемь.
А когда коммунару нужны настоящие деньги, он берет их в канцелярии. Коммуне так лучше — у нее деньги все время в обороте».
Вот так: собственные деньги. А мне остается напомнить, что в продолжение лет тридцати после описанного колхозники в СССР за свой труд получали… Ничего они не получали!
В «Авангарде» же были твердые ставки: «Коммунар за свою работу получает 18 рублей, а самая высокая ставка — 37. Столько получает голова коммуны. У заведующего отдельной отраслью зарплата — 27 рублей, специалист получает 24. Кроме того, каждый коммунар может — при желании, заборатать більше».
А вот цены в столовой: «Борщ — шесть копеек, суп — шесть, мясо — десять, стакан кислого молока — три копейки, обычного — тоже три. Однако порции такие большие, что обычно заказывают половинную. В итоге обед обходится в десять-пятнадцать копеек. Хлеб — бесплатно: ешь — сколько пожелаешь».
Причем коммунаров в столовую созывает колокол — четыре раза в день: на завтрак, обед, полдник и ужин.
«А какая специальность у этих старых женщин?» — полюбопытствовала в столовой Докия у одной и коммунарок. «Никакой, — ответствовала та. — Это наши содержанки. Мы им платим по 12 рублей в месяц, как и детям школьноrо возраста. У нас же социальное обеспечение. Правда, и они могут зарабатывать — если хотят и если есть для них работа».
Двенадцать рублей, припоминаю, моя бабушка, отработавшая всю жизнь в украинском колхозе, получала — пенсия такаю у нее была в шестидесятые годы. Правда, мяса тогда за десять копеек — да еще большую порцию, уже было не купить. И хлеба бесплатно пенсионерам никто не давал.
А вот и о детях рассказ: «Детдом коммуны — это чистенькие комнаты с детскими кроватями. Чистота и порядок бьют в глаза. В большой комнате, где пахло свежевымытыми полами, стояли круглые низкие столы и стульчики. Деды Ленин и Шевченко смотрели со стен. На полу возились дети. На нас не обращали внимания. У детей есть отдельная кухня, отдельные продукты, отдельная прачечная, отдельные уборщицы».
Детей, как объяснили Докии, «коммуна взяла на себя, хотя каждый знает их родителей».
Так может, у них и жены-мужья общие были?
Почти так: «Мы разрушаем семью», — заявил Докии заместитель головы, как о вещи давно решенной.
Заглянула гостья и в машинный зал — сердце, как она выразилась, коммуны. И вот, что увидела: «Стоят себе два тайных зверя — дизели, ритмично стучащие день и ночь. Чуть стемнеет, вся коммуна сияет электрическими огнями. Пойдешь в конюшню — электричество и водопровод. Мало того, дизели — непосредственная причина опрятности коммунаров. Только кончают они работу — сразу идут в баню. Дизель день и ночь поставляет коммуне горячую воду».
И далее любопытно:
«Чуть позже пошла я бродить по коммуне. Дома, где живут коммунары, — это что-то переходное между селянским домом и городской комнатой: большие корпуса с коридором посередине. Комнаты по обе стороны коридора, как в гостинице. В комнатах пол помазан желтой глиной. Кровать, стол. Все очень просто, примитивно. Нет старосветских крестьянских украшений [разве что рушники и искусственные цветы]. Как-то немного неуютно.
Однако спят на чистых простынях и одеяла есть везде; на столе — зубная щеточка и порошок, вместо керосиновой лампы — электричество.
Хотя малюсенькие комнатки до отказа забиты вещами, но в них чистота. Секрет в том, что в дом коммунары еду не несут. В столовке наедаются вволю и она открыта целый день.
Для стирки имеется прачечная, где всегда горячая вода от дизеля. Дети, а от них как раз больше всего мусора, в детдоме и яслях. Вот и некому мусорить».
После этого Докия снова отправилась на разговор к заместителю головы коммуны:
— Я много кое-чего не понимаю, — откровенно призналась она ему. — Когда проходишь селами, то ужас берет, как они прозябают от паники и голода. А у вас этого и не заметно, будто вы в другой стране, на другой планете обитаете.