Неизвестный со станции Титлин

– Твою же! – прошипел он и отогнулся назад, повиснув на карабине и держась здоровой рукой за усилитель.

– Что там? – Корвин был ниже и всей картины не видел.

– Да, долбанный ключ! – прокряхтел Хартли.

– Давай, я все сделаю – костюм здесь далеко не помеха, скорее подмога.

– Нет уж, – усмехнулся Хартли. – Я еще вполне…

Он не успел договорить, как повидавший время язычок карабина, не выдержав напора, сломался, и вся страховка Хартли полетела в тартарары. Он успел схватится за усилитель, который тут же накренился вниз, держась на одном-единственном последнем ржавом винте.

– Твою мать, Корвин! – выкрикнул он.

Тот попытался схватить друга, но антенна неожиданно накренилась, и Хартли дернуло в сторону от него. Злосчастный винт не выдержал и с жалостливым металлическим лязгом лопнул, переломившись пополам. Хартли, вцепившись в оторвавшийся усилитель, как доберман в свою жертву, на секунду почувствовал невесомость, но потом в бок что-то уперлось. Корвин, спрыгнув вслед за ним, моментально подхватил его, как муж берет на руки новоиспеченную невесту. Потом Хартли почувствовал чуть заметный толчок.

Он сидел на руках у Корвина, все еще держась за проклятый усилитель обеими руками, и смотрел на поверхность крыши, которая теперь была значительно ближе, чем несколько секунд назад.

– Приехали, Уэлен, – произнес Корвин и осторожно опустил его на землю.

Уэлен отряхнулся, посмотрел на усилитель, который сначала подставил его, а потом, возможно, спас жизнь, замедлив неминуемое падение.

– Хорошая амортизация22 у тебя, – выдавил он. – Приземления я практически не почувствовал. И эту штуку у вас никто не купил?

– Ну, сильно упрощенный и удешевленный вариант сейчас используется для нужд армии. Один образец есть у Олега, но он его не улучшал. А такого образца, как у меня – нет ни у кого. Он – уникален и наиболее модернизирован.

– Приятно слышать.

– Может, дальше я сам, – Корвин кивнул на антенну. – Или ты хочешь продолжить. У меня есть второй доисторический карабин и старенький гаечный ключ.

– Нет, – поспешил отказаться от такого предложения Хартли. – Я, пожалуй, снизу посмотрю. После таких полетов не мудрено заполучить кучу фобий.

42.

Игги на самом деле был шведом. Многие думали, что он какой-нибудь там канадец, или американец, или, в конце концов, натурализованный американец, как, например, Мэл Гибсон23. Все было намного проще: Игги – родился и вырос в столице Швеции – Стокгольме. А вот учеба его прошла в Массачусетсе – в том самом знаменитом институте технологий24. Там он усовершенствовал свой английский и практически избавился от акцента. Скандинава в нем выдавали только светлые, как спелая рожь, волосы и иноземное, чуждое нежному американскому слуху, имя Ингмар Торельсон, которое он поспешил сократить до благозвучного и простого для запоминания Игги.

Пожалуй, он один из немногих не мог заснуть в эту ночь. Его мозг буравила одна треклятая мысль: он не сможет ответить высоким требованиям Мастерсона и Верчеенко. И дело тут совершенно не в знаниях Игги, а в его тотальной неуверенности в себе. Мастерсон славился своим склочным характером и ненавистью ко всем, кто глупее его, и еще большей ненавистью ко всем, кто умнее. А Верчеенко так привязался к своему подручному, что сразу становилось ясно – его внимание и благодарность будет требовать титанических усилий. И все бы было нормально, если бы Игги точно знал, что он лучше предыдущего помощника, или хотя бы является равносильной заменой. Но об этом русском по станции начинали ходить не многозначные слухи, его сравнивали даже с самим Верчеенко. А тогда на него, Игги, ложился двойной груз ответственности.

До двух часов ночи он переворачивался с одного бока на другой, пытался нагнать на себя сон, даже отжимался и приседал, но предательский сон совершенно не лез в его голову.

Игги, измучившись в конец, сполз с кровати и, натянув плотные холщовые штаны и узкую, обтягивающую худые ребра, майку, вышел из комнаты.

– Попробую нагулять сон, – вздохнул он и поплелся по коридору.

Станция была большая, и ему потребовалось минут десять, чтобы, побродив по безлюдным коридорам, покинуть жилой сектор.

Он около часа блуждал по парковой зоне, но запахи листвы и цветов скорее будоражили его мозг, как глоток кофе, нежели усыпляли сознание. Столовая умудрилась пробудить в нем аппетит, он стянул шоколадку из навороченного автомата, недалеко от зоны отдыха и тут же ее съел. Заниматься спортом ему не хотелось, а видеоигры наскучили уже через пятнадцать минут после включения.

Тогда Игги решил посетить лабораторию Мастерсона. Он спустился на несколько уровней пока не дошел до нужной двери. Несколько секунд поразмыслив, он дернул ручку, но дверь не поддалась.

– Великая паранойя Мастерсона, – грустно улыбнулся Игги. – Звучит, как название синдрома.

Наверняка, дверь открывалась биометрическим отпечатком пальца Мастерсона или Верчеенко. Лаборант такой привилегии пока не удостоился. В любом случае, ночью тут ловить было нечего.

Он грустно поплелся назад.