Неизвестный со станции Титлин

Дверь резко захлопнулась прямо перед носом Корвина, скрыв за своим грязным стеклом от него лицо японца. Послышался запирающий щелчок и высоковольтный треск. Казалось, электрическое напряжение можно было потрогать. Движение за дверьми резко прекратилось.

Вдруг на станции стало необычайно тихо.

Тридцать три и три десятых

81.

Шестьдесят два.

Столько человек осталось в живых. Ифран пересчитал дважды. Чуть меньше половины. Многие из них были изранены, некоторые погрузились в своеобразный транс, отказываясь реагировать на внешние воздействия. Не мудрено. Мозг Ифрана сам отказывался верить в происходящее.

Как его лучшая в мире научная станция смогла за один день превратиться в ад, унесший жизни многих его подопечных? Как он мог это допустить? И что он мог сказать себе в оправдание? Не ожидал такого развития событий? Нет. Он прекрасно понимал, что современные ученые сидят на пороховой бочке прогресса и перекидывают друг другу зажженную петарду. После того, как человеческие эксперименты перешли в области, которые они не могут полностью постигнуть или хотя бы предугадать, нужно быть готовым к чему угодно. Он готов не был.

– Надеюсь, нам хватает браслетов, Ифран, – вырвал его из собственных размышлений Мастерсон.

Американец очень долго отходил после пробежки. Он до сих пор чувствовал привкус металла на языке, а сердце нервно вздрагивало при каждом резком движении. Он действительно был удивлен, что оно не отправило его в могилу где-то по пути на свободу. Хлипкое, старое, покрытое жировыми бляшками и рубцами от двух перенесенных микроинфарктов, оно оказалось достаточно жизнелюбивым, чтобы выдержать обрушившиеся испытания.

– С лихвой, Фил, – произнес Мастерсон. – В этом есть и твоя заслуга… – он горько вздохнул. – Я попросил Игги и Питера Хартли их раздать спасшимся.

– Как они? – вдруг неожиданно для самого себя поинтересовался Мастерсон.

– Игги нужно было занять каким-то поручением, чтобы он прочистил мозги, а Питер волнуется за отца. Один из зараженных прокусил ему плечо. Мальчик считал, что эта зараза передается через кровь, и отец тоже станет таким.

– А он не станет?

Геджани устало выдохнул и посмотрел на Мастерсона. Из всех ученых он больше всех не мог терпеть именно американца, но сейчас он почему-то стал ему близким другом.

– АСУПИ подтвердила, что не станет. Вирусу подвержены только некоторые индивиды. Остальные имеют что-то вроде врожденного иммунитета или порядка ДНК, который этому вирусу не по зубам. В общем, он что-то вроде ветрянки, а мы, как переболевшие ветрянкой. Зараза нам не страшна… Но легче от этого не становится…

Геджани попытался разглядеть, что твориться на небе за плотным слоем голубого силового поля. Там уже должен был наступать вечер. Пора было выдвигаться. Впереди их ждало несколько километров до края купола. Люди уже должны были отдохнуть.

82.

– Давно он там стоит? – Верчеенко напряженно потер виски.

Ему не нравилось, что Ифран устроил привал перед тем, как выбраться со станции окончательно, но то, что ему не задавали неудобных вопросов по поводу того, что произошло на Титлине, он тоже находил удобным. В любом случае, он решил больше не отбиваться от общей группы.

– Минут десять пятнадцать, – ответил Хартли, усевшись поудобней и вытащив из застегивающегося нагрудного кармана майки очки, каким-то чудом оставшиеся целыми.

Плечо невероятно сильно ныло. Ифран уверил его, что таким, как зараженные со станции, он не станет. Но почему-то он был на сто процентов уверен, что уколами в живот от бешенства ему тут не отделаться.

– И что с ним такое? – переспросил Верчеенко скорее для того, чтобы просто подать голос, а не из праздного любопытства.

Они смотрели на профессора Кастора. Он стоял напротив дверей, которые около часа назад закрылись, отделив мир выживших от мира мертвых. Их можно было открыть, можно было войти внутрь, но все боялись, боялись что, что-нибудь могло остаться. Теперь это была своего рода станция Шредингера32. Профессор единственный, кто приблизился к этим дверям. Остальные предпочли отползти подальше, чтобы зализать раны, а затем отползти еще дальше, чтобы попытаться больше никогда не вспоминать об этом проклятом месте.

– Он винит себя в смерти Акайо, – вставил свое слово Корвин.

Он подошел к ним и положил свой экзоскелет рядом с Хартли. Теперь это снова была лишь черно-синяя бесформенная коробка. Алекс разделся до рабочих военных штанов цвета хаки и темно-синей старой дырявой майки с рваными рукавами. Выглядел он, мягко говоря, уставшим.

– Он не виноват, – меланхолично вставил Хартли.

Сейчас ему совершенно не хотелось шевелить какой-либо частью тела. Даже языком. Однако же он понимал, что расслабиться ему получиться совсем ненадолго. Скоро нужно будет выдвигаться.

– Виноват тот, кто запустил программу, – парировал Корвин.

– Я? – Верчеенко подскочил на ноги. – Меня винишь? Если бы не я – жертв было бы в разы больше! Я выпустил всех из зала. Я запустил программу, чтобы обезопасить выживших.

– Так уж ради них.