Неизвестный со станции Титлин

– А у нас много вариантов? – переспросил Лунин и выстрелил в яростную кучу, которая теперь их, несомненно, заметила.

Патронов оставалось мало, как собственно и времени…

– Внимание! – теперь электронный голос практически парализовал их. – Станция будет запечатана и локализована через шестьдесят секунд. После чего произойдет плановый выброс электрического тока. Пятьдесят девять. Пятьдесят восемь. Пятьдесят семь.

79.

– Пап! Папа! – Питер дергал отца за край пропитавшейся потом майки.

– Что, Пит? – Хартли с трудом сдерживал дверь.

– Смотри! – мальчик ткнул пальцем в дверное стекло.

Хартли прищурился, стараясь уловить движение и различные фигуры по ту сторону двери через перепачканные кровью и грязью стекла. Это было все равно, что ехать по размытому бездорожью без дворников в лютый ливень. Изредка проскакивали узнаваемые фигуры или очертания.

– Ничего не вижу, – стиснув зубы, процедил Хартли.

Вдруг откуда-то из недр коридора прилетела тень и со всего размаху врезалась в стекло. Хартли чуть не отскочил в сторону – удар был сильнее, чем все предыдущие, но все-таки сохранил свое место. Человек, врезавшийся в дверь, послужил своего рода «дворником»: по большей степени только размазал жижу, но картинка стала намного четче. Хартли снова напряг свои глаза, когда…

– Алекс?

80.

Если бы Ингмару Торельсону в свое время сказали, что он будет участвовать в какой-нибудь массовой драке, он бы, наверное, не подал виду, но мысленно решил бы, что сказавший это совершенно его не знает. Игги сторонился драк и всего, что так или иначе связано с насилием. Как и большинство детей с выдающимся и пытливым умом, он не умел дружить с окружающими его ребятами. Он был умней. В большинстве своем, его интересовали совершенно иные вещи на порядок выше тех, которые интересовали остальных. А человеческая натура такова, что, если ты не похож на остальных, и тем более, если ты кажешься умнее других, тебе самое место в изгоях. Его часто били, но он никогда не давал сдачи. Несмотря, на свой рост, он не умел ни драться, ни внушать страх. Он был из тех, кто прячется, а не тех, кто идет в бой, рискуя получить взбучку. Он не был трусом. Он был расчетливым и не понимал видимой выгоды от дачи отпора. И за всю свою жизнь он не обидел и мухи…

С раскрасневшимся от напряжения и злобы лицом, Игги воткнул шокер в поясницу инфицированному солдату и с легкостью пропустил через его тело электрический разряд. Он держал шокер, пока одежда не стала дымиться, а изо рта его жертвы не пошла бело-розовая пена. Запахло паленой кожей.

– Тридцать четыре… – послышался голос АСУПИ.

Корвин справлялся с трудом. Он пробился к дверям и отмахивался от врагов, как медведь от волков. Инфицированные получали сокрушительные удары, они падали, плевались кровью, ломали конечности, наверняка, их внутренние органы превращались от многих ударов в кашу, но они все равно упорно вставали и летели дальше в бой на непокорного врага. Их совершенно не волновало, что противник значительно превышает их в силе. Они составляли идеальную боевую единицу – бескомпромиссную, бесстрашную, безжалостную…

Мастерсон перехватил у Ласкис, которую как будто схватил паралич, шокер и, как и Игги, словно копьем пытался держать, врагов на расстоянии. Патроны солдат быстро закончились. Для Байкевича это стало неожиданностью: как только оружие дало осечку, и обороняться стало нечем, его тут же повалили на пол. Слачник пытался его вытащить из-под живой толпы, отбиваясь ручкой пистолета, но было уже поздно. Ему нельзя было задерживаться. Лунин же довольно успешно отбивался ногами и куском трубы, который непонятно как появился в его руках. Пока основное внимание на себя переводил Корвин, разрушающий тела врагов, отбиваться было вполне по силам, но им нужно было быстро продвигаться вперед сквозь толпу и выбираться со станции.

– Двадцать шесть… – вела отсчет АСУПИ.

– Бегом! – крикнул Ифран и помчался вперед, снося, как заправский регбист, соперников со своего пути.

Корвин схватил какую-то женщину, которая непременно желала добраться до его незащищенной головы, поперек туловища и зашвырнул в толпу. Бросок был такой силы, что толпа рассыпалась, как доминошные костяшки. Он развернулся и дернул дверь немного вбок, с легкостью открыв небольшой зазор, в который бы все смогли проскочить.

– Боже мой, Алекс! – услышал он восклицание.

Голос непременно принадлежал Хартли, но он не мог сейчас отвлекаться на друга.

– Быстрее! – взревел он и с разворота откинул одного из инфицированных в толпу.