Неизвестный солдат

Лейтенант Ламмио шагал по шоссе к месту привала. Он уже успел привести себя в порядок и надеть чистый мундир. Лейтенант знал, что полк будет некоторое время отдыхать, и решил использовать это время для подъема упавшей в роте дисциплины. Он следовал принципу, порожденному его ограниченностью и чертами характера, и принципом этим была суровая дисциплина и шаблонный милитаризм. Он обосновывал важность своего принципа суждениями о том, что хребтом армии является дисциплина и воля командира может оказать воздействие на солдатскую массу только приводными ремнями дисциплины. Это не было его открытием, но такая позиция удовлетворяла его запросам. Его идеалом был офицер, тщательно следящий за собой, вылощенный, в белых перчатках, с холодной смелостью и высокомерием руководящий своими солдатами. А солдаты испытывали бы по отношению к нему смиренный восторг и, преклоняясь, повиновались бы ему. Этому офицеру надлежало самому непоколебимо выполнять требования военной дисциплины. Для своего идеала Ламмио признавал исключение только в одном: он допускал, что этот, скорее всего, молодой человек мог бы, например, въехать верхом, разумеется, под влиянием винных паров, в какой-нибудь ресторан и заказать себе бокал шампанского. На него, разумеется, наложили бы за это арест, но командир, улыбаясь, похлопал бы его по плечу и сказал:

– Ты же знаешь, я обязан… Но какой сорвиголова, какой сорвиголова!…

Поблизости располагался штаб дивизии, при котором было немало «шикарных лотт», поэтому у Ламмио к воротнику рубашки был подшит еще и белый подворотничок.

Он остановился и постучал указательным пальцем по длинному костяному мундштуку, вытряхивая пепел, и начал своим пронзительным голосом:

– Значит, так. Фельдфебель раздает суточные, так что каждый солдат должен находиться на месте. Отлучки без разрешения, разумеется, запрещены. Примем участие в совместных работах братьев по оружию и выстираем рубашки в ручье. Волосы постричь и бороды сбрить. И если я завтра в первую половину дня увижу кого-нибудь из солдат грязным, ему будет предоставлено удовольствие в виде дополнительной хозяйственной работы. Обращаю ваше внимание на следующее обстоятельство. Военная обстановка не дает никаких послаблений в отношении дисциплины. Во время похода имели место явления, которые надлежит искоренить. Рота напоминала скорее толпу бродяг, нежели армейское подразделение. Этот нелепый настрой «бывалости» впредь никто терпеть не будет. Наш полк принял решающее участие в военных операциях армейского корпуса и прославился уже в первых своих сражениях, так что каждый солдат должен вести себя соответствующим славе полка образом. Необходимо помнить, что наше подразделение отнюдь не «полк Райямяки» [Полк Райямяки – шутливое прозвище шумного бродячего семейства торговца варом и коновала Микко Райямяки из романа финского писателя Алексиса Киви "Семеро братьев". - прим.], но отборная часть Финской армии. Обращаю ваше внимание и на то, что неподалеку от нас располагаются высшие штабы и, если поведение роты вызовет нарекания, у меня достанет средств привести все в рамки приличия. Надеюсь, каждый солдат понимает, что я имею в виду? Действуйте.

Хиетанен сидел на прибрежном камне, свесив ноги в воду. Во время речи Ламмио он по очереди оглядывал солдат и, когда тот замолчал, проговорил:

– Вы все слыхали эти удивительные вещи. И я надеюсь, всем понятно, что здесь имеется в виду.

Хиетанен притворялся серьезным, не отрывал глаз от Лахтинена, словно прося его высказать свое мнение. Тот проворчал пренебрежительно:

– Имеется в виду германский идеал. И прежде всего имеется в виду то, что этот немецкий выскочка лишился последней капли разума. Его и раньше-то у него было немного, а теперь и вовсе ничего не осталось.

– Прачки, хи-хи… Наши ребята на стирке рубашек в перерыве между сражениями. Наши лесные воины демонстрируют искусство во всех областях… – Ванхала хихикал, но вдруг сделался серьезным и проговорил: – Глядите, ребята!

Солдаты посмотрели в том направлении, куда указывал Ванхала, и увидели, что на шоссе остановился грузовик и из него на землю выпрыгнули Лехто, Мяяття и Рахикайнен.

– Господи, теперь ребята погорели! – прошептал Хиетанен и стал подавать им знаки, чтобы привлечь внимание. Он не мог кричать, но жестами и мимикой пытался дать знать об опасности, тихо приговаривая:

– Идите, идите же на другую сторону! Двигайте в лес! Нет, лезут прямо в волчью пасть… Ох, дураки, ох, чертовы идиоты!

Приятели заметили опасность слишком поздно. Раньше они всегда проезжали чуть вперед мимо места привала и затем возвращались лесом назад, но успех притупил осторожность, и теперь они предстали перед Ламмио с картонными коробками под мышкой.

Ламмио выдержал напряженную паузу и спросил:

– По чьему разрешению вы катаетесь на машине?