Начавшиеся 5 марта траурные шествия имели все обязательные атрибуты официального государственного мероприятия, и, вероятно, мало кто из очевидцев понимал поначалу, что проводятся они без разрешения свыше. Высшее же грузинское «начальство» отмалчивалось, траурных шествий не запрещало. Возникший организационный вакуум был заполнен стихийной самоорганизацией и действиями неформальных лидеров с различными, часто противоположными политическими и идеологическими ориентациями. Движущей силой событий стали молодежь и студенты. Особенно активную роль сыграла маргинальная группа молодых людей, — те, кто закончил институты, но не захотел поехать «по распределению» в сельские районы, остался в столице и нигде не работал. Среди них была и «золотая молодежь» — дети высокопоставленных родителей, высших партийных и советских чиновников, творческой интеллигенции и т. д.
6–7 марта. Слухи о «закрытом письме» ЦК КПСС. Нарастание напряженности
Демонстрации продолжались на следующий день. Но теперь они стали более организованными и многочисленными, особенно в середине дня, когда закончились занятия в институтах. К портретам Сталина добавились портреты Ленина, появились флаги с траурными лентами.[387]
В 4 часа дня в ЦК КП Грузии состоялось заседание, на котором присутствовали руководители министерств, газет и журналов — человек 70–80. Открыл заседание первый секретарь ЦК Мжаванадзе. Извинившись перед собравшимися, он быстро ушел. Зачитали закрытое письмо ЦК КПСС «О культе личности». С документом предполагалось ознакомить всех коммунистов и комсомольцев.[388]
Молва быстро разнесла слухи об этом по городу. Вместо оплакивания великого покойника ему было нанесено новое оскорбление. Национальные чувства грузин были задеты. Сознательно этого делать никто не собирался, но, как часто бывает в России, «так получилось».Ничего более глупого и беспомощного, чем слепо выполнять команды из Москвы и немедленно зачитывать «Закрытое письмо» в подобной ситуации придумать было нельзя. Ослушаться коммунистические руководители Грузии не осмелились. Но недовольство свое все-таки сумели выразить. С плохо скрытым сочувствием, хотя и с опаской, взирали они на разгоравшуюся просталинскую истерию. Может быть даже хотели использовать массовые манифестации как аргумент для московского, начальства — «скорректировать генеральную линию».
Если даже привычные ко всему коммунистические боссы были растеряны и дезориентированы разоблачениями Сталина, то рядовые жители города, среди которых было много убежденных «сталинистов», которым долгие годы «промывали мозги» и вбивали в голову миф о величии «Вождя народов», просто не могли в одночасье «переключиться». Рушился целый космос привычных мифов, образов и идей. Картина мира разваливалась на глазах. И многие люди просто не захотели поверить, что такое возможно.
Устоявшаяся система ценностей защищала себя от разрушительного натиска разоблачений. Жена одного из осужденных по делу о массовых беспорядках в Тбилиси так объясняла поступки мужа в жалобе на имя Хрущева (25 августа 1956 г.): «Он не представлял, в сознании не имел, что Ленина и Сталина можно разлучать. Он не знал и не мог знать, что и Сталин был простым человеком и что у него тоже могли быть ошибки».[389]
В подобной ситуации оказались в начале марта 1956 г. многие рядовые участники событий. Они не знали и не верили в преступления своего кумира.Утром 7 марта студенты Государственного университета имени Сталина вместо лекций вышли на улицы. Их поддержали студенты сельскохозяйственного, политехнического и некоторых других институтов (всего в городе было 19 вузов). Вместе со студентами в манифестации участвовали школьники. Иногда, по сообщению Статникова, студенты выводили школьников на улицы чуть ли не силой, срывали занятия, угрожали директорам. Манифестанты шли по главной улице — проспекту Руставели — к площади Ленина. Толпа остановилась у Дома правительства и под продолжительные гудки машин выкрикивала: «Слава великому Сталину!». Следующая остановка — у здания горсовета на площади Ленина. Несколько человек прочитали стихи о Сталине. Хор исполнил песни в его честь.[390]