Демонстранты потребовали выступления первого секретаря ЦК КП Грузии «в связи с решениями XX съезда КПСС».[404]
По рассказу Ф. Баазовой, «выбранная делегация вошла в комендатуру и передала требование демонстрантов — вызвать первого секретаря ЦК партии Василия Павловича Мжаванадзе». «В тот период мавзолей на Красной площади, — поясняет Баазова, — где рядом с Лениным лежал Сталин, был закрыт. Циркулировали слухи о том, что Сталина умышленно так бальзамировали, что он сразу же почернел. Утверждали, что Мао Цзэдун потребовал выдачи праха Сталина, которого китайские специалисты способны были „оживить“». Теперь демонстранты, якобы, «решительно потребовали от Мжаванадзе поддержать усилия Мао по восстановлению праха и чести Сталина».[405]В 12 часов дня 8 марта Мжаванадзе действительно выступал перед толпой и обещал Сталина в обиду не давать.[406]
Но после выступления первого секретаря собравшиеся предъявили властям следующие требования:«9 марта объявить нерабочим траурным днем.
Во всех местных газетах поместить статьи, посвященные жизни и деятельности И. В. Сталина.
В кинотеатрах демонстрировать кинофильмы „Падение Берлина“ и „Незабываемый 1919 год“.
Пригласить на митинг представителя Китайской Народной Республики Чжу Дэ.
Исполнение гимна Грузинской республики в полном тексте».[407]
После речи Мжаванадзе толпа захотела услышать маршала Китайской Народной Республики Чжу Дэ (он гостил в Грузии после участия в XX съезде КПСС). Немедленно снарядили делегацию. Фигуре маршала Чжу Дэ принадлежала важная функция — он должен был подтвердить международное значение Сталина.
Встреча демонстрантов с Чжу Дэ действительно состоялась и была продолжением начавшихся в городе беспорядков. Попытки малочисленных милицейских заслонов остановить огромную толпу (около 5 тыс. человек), двигавшуюся к даче в Крцаниси на захваченных машинах и пешком, не удались. Демонстранты, вооружившись палками, «прорвали заслоны и ворвались на территорию дачи, где вели себя необузданно и дерзко».
По просьбе руководителей республики Чжу Дэ дважды выступал с приветствиями. Однако толпа не расходилась и требовала принять ее представителей. Пятеро студентов, по сведениям МВД Грузии, действительно встретились с маршалом КНР. Посетить монумент Сталина в Тбилиси он отказался. Но кто-то из китайцев действительно выступал на митинге.[408]
Журналист Статников в это время был на площади Ленина. Кто-то с трибуны крикнул: почему в городе нет траурных флагов? Почему на здании горсовета не вывешено положенное в таких случаях панно с портретами Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина. Площадь одобрительно загудела и немедленно проголосовала «за». Несколько десятков человек немедленно нашли коменданта здания, и панно было вывешено. Та же история повторилась со зданием штаба Закавказского военного округа. После попытки штурма двум молодым людям удалось взобраться по водосточной трубе на балкон и вывесить два траурных флага. Затем военное начальство, видимо, отдало приказ, и появилось большое полотно с изображением Ленина и Сталина.
Милиция очень вяло реагировала на происходящее. Она была психологически блокирована апелляцией участников митинга к патриотическим чувствам грузин, сохранявшимся почтением к Сталину и его неземному величию, красным цветом толпы, очевидной «нормальностью» большинства присутствовавших и их неподдельным энтузиазмом. В итоге власти полностью упустили инициативу. На вопрос руководства МВД СССР, почему в самом начале беспорядков не были приняты необходимые профилактические меры, — министр внутренних дел Грузии Джанджгава ничего вразумительного ответить не сумел.[409]
МВД СССР обвинило его в трусости.[410] Однако совершенно ясно, что пассивность милиции объяснялась отсутствием внятных указаний политического руководства республики. ЦК КП Грузии, деморализованное закрытым письмом ЦК, не решилось выступить против собственного народа и мифа о великом Сталине.Так Грузия, вся Грузия, включая партийных бонз, вынужденных обещать «не давать в обиду» «нашего дорогого Сталина», фактически оказалась в оппозиции к Хрущеву. Политическая неуклюжесть московского лидера обернулась протестами в Тбилиси. Народ демонстрировал власти психологические пределы пренебрежения его политическими и национальными чувствами и эмоциями.