Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг.

Можно сказать, что, в конце концов, на изменение политической ситуации власти нашли достаточно нетривиальный ответ, особенно для режима, практиковавшего до сих пор исключительно террор, репрессии и запугивание в ответ на те или иные формы выражения народного недовольства. (Последний раз к этой проверенной тактике власти прибегли в 1957–1958 гг., чем, собственно, и породили многие из своих будущих проблем.) В середине 1960-х гг., особенно после прихода к власти Брежнева, карательные органы окончательно встали на путь систематического «профилактирования» своих потенциальных противников. В 1972 г. применение предупредительных мер получило законодательное подтверждение. 25 декабря 1972 г. Президиумом Верховного Совета СССР был принят указ «О применении органами госбезопасности предостережения в качестве меры профилактического воздействия». Документ не подлежал опубликованию. Он давал органам государственной безопасности, опять-таки в нарушение конституции, право вызывать для проведения «профилактических бесед» советских граждан, совершивших действия, которые могут нанести ущерб безопасности страны, и в необходимых случаях, по согласованию с органами прокуратуры, делать вызываемым гражданам официальные письменные предупреждения с разъяснением правовых последствий неисполнения этих требований. Кроме того, значительные средства были брошены на усиление тайного политического сыска. В 1967 г КГБ резко активизировал свою агентурную работу. В течение года было завербовано 24 952 новых агента, что составляло 15 процентов от всей агентуры и в два раза превышало количество «выявленных» в том же году инакомыслящих.[971] Несложный подсчет показывает, что в целом агентура КГБ в конце 1960-х гг. составляла около 166 тыс. человек, что весьма далеко от традиционных представлений советских людей об окружавших их повсюду тайных агентах КГБ, но достаточно, чтобы контролировать потенциально опасные для режима социальные слои и группы. Сама же легенда о всепроникающем оке КГБ, о тотальном контроле за поведением всех и каждого оказывала сдерживающее влияние на многих недовольных.

Обложенная со всех сторон органами государственной безопасности, затравленная систематическими идеологическими проработками, изолированная от народа интеллигентская оппозиция пыталась вдохнуть новые силы в угасавшее движение, но лидеры были «под колпаком» КГБ, а потенциальных «новобранцев» и сочувствующих немедленно «профилактировали» и «отрезали» от верхушки. Отказавшись от «подпольщины» и сделав ставку на гласность, на легальные или полулегальные формы борьбы, разочаровавшись в малочисленных демонстрациях как «истерической форме» протеста (выражение Краснова в его полемике с Григоренко),[972] диссиденты поставили себя в сложное положение. С одной стороны, им удалось существенно расширить идеологическую ауру критики режима, с другой — не делая из своей деятельности никакой тайны, и не создавая явных угроз, они облегчили работу политического сыска. Будучи интеллектуально влиятельным и исключительным по своему значению культурным феноменом 1970-х гг., многократно превосходя «подпольщиков» конца 1950-х — начала 1960-х гг. по степени воздействия на общество, правозащитное движение не могло в то же время не страдать от организационного вакуума, отсутствия формальных связей и т. п. И если в некоторых странах Восточной Европы идеи инакомыслящих стали идеологией сильных общественных движений, выражавших массовое недовольство (например, в Польше), то в брежневском СССР организованная антиправительственная оппозиция не дотянула до подобной трансформации, а само движение к концу 1970-х гг. практически сошло на нет. С этого времени докладные записки КГБ в ЦК КПСС содержат упоминания только об «остатках» так называемых борцов за права человека.[973]

Причины спада и кризиса-правозащитного движения следует, однако, искать не только в полицейской мудрости Ю. Андропова, но и в том, что начало и расцвет движения пришлись на период кратковременного «симбиоза» населения и власти. Массовые народные выступления, подобные новочеркасским, способные придать, новый импульс и направленность советскому организованному инакомыслию, сошли на нет именно в период расцвета диссидентского движения, Когда же власти исчерпали кредит доверия, потеряли из-за обострявшихся экономических проблем способность покупать лояльность «молчаливого большинства», безнаказанно накачивать в потребительский сектор экономики необеспеченные товарами деньги, диссиденты уже не имели сил использовать новую ситуацию в свою пользу.