Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг.

Мятежная «зараза» свободно распространялась по Архипелагу, способствуя кристаллизации «вредных идей» и бунтарской крамолы. С этой точки зрения режимный «иммунодефицит» лагерей, повышенная предрасположенность активных групп заключенных к организованным формам протеста были результатом не только внутренней самоорганизации населения ГУЛАГа, но и следствием всей гулаговской системы, как она сложилась к началу 1950-х гг. К этому времени бунты, волынки, массовые отказы от работы, столкновения группировок фактически перестали быть чрезвычайными происшествиями. Они стали органичной составной частью лагерного образа жизни. В этих условиях изъятие и перевод потенциальных зачинщиков волнений в другие места заключения не только способствовали распространению болезни, но и не давали должного эффекта даже там, где силы сопротивления, казалось бы, должны быть полностью обескровлены.

Важно, что в протестах заключенных после смерти Сталина смогли объединиться, хотя бы на короткое время, в общем-то, враждебные друг другу силы — от «упертых» украинских националистов до «блатных». Описывая публичные похороны убитых охраной заключенных Речлага, М. Д. Байтайский писал:

«Смерть невинных спаяла в одном порыве всех — русских и немцев, евреев и полицаев, бывших бандеровцев и бывших советских солдат».[114]

Подобные эмоциональные вспышки не означали, разумеется, действительного единомыслия и единодушия в действиях заключенных. Различные группировки и социальные типы демонстрировали разные модели поведения — от жесткой конфронтации до готовности к компромиссам и верноподданнических заявлений о советской конституции. Но тот факт, что протестные действия разнонаправленных сил, сформировавшихся в лагерях и колониях к началу 1950-х гг. и тащивших за собой в общем-то аморфную гулаговскую массу, били все же в одну точку, косвенно свидетельствует о том, что конфликты были результатом эволюции всего гулаговского социума после войны. Группировки «совпали» в своем отношении к самому институту принудительного труда, а в среде политических заключенных — и в отношении к политическим репрессиям как таковым.

«Двоецентрие»: явные и тайные руководители волнений

Важной особенностью волнений заключенных особых лагерей в 1953–1954 гг. было «двоецентрие» в организации и руководстве забастовками и массовыми неповиновениями. За кулисами событий всегда стояло руководящее «законспирированное» ядро, тайные группы влияния и сопротивления. Наряду с подпольными «штабами», руководившими забастовками, в лагерных отделениях возникали открытые забастовочные комитеты, тяготевшие в своей деятельности к советской легальности. Организованное подполье, настроенное более радикально, пыталось использовать подобные комитеты как ширму и прикрытие, однако в ряде случаев «умеренным» удалось не только окрасить выступления заключенных в «конституционные» тона, но и направить события в мирное русло.

Во время забастовки в 1-м лагерном отделении Горлага открыто действовала руководящая группа, именуемая «комитет». Именно этот комитет призывал к продолжению забастовки «до приезда компетентной комиссии из Москвы и пересмотра ею существующих законоположений о режиме и содержании в изоляции лиц, осужденных за борьбу против Советского государства, пересмотра дел заключенных и применении к ним амнистии, поскольку они честным трудом искупили свою вину перед Родиной».[115] Комитет издал прокламацию «Братцы-невольники» и обращение, адресованное Президиуму Верховного Совета СССР. Он добился удаления надзирательного состава и организовал охрану зоны. Два члена группы, впоследствии покончившие жизнь самоубийством, изолировали и допросили нескольких заключенных, подозреваемых в сотрудничестве с администрацией. Но когда возникла угроза расправы над забастовщиками, часть членов комитета обеспечила мирную сдачу и вывод заключенных за зону.

На протяжении всей забастовки, по крайней мере, четверо активных членов комитета — Касилов, Френкель, Коваленко, Измайлов (всего в «руководящий коллектив» входило около 20 человек) ни разу не вышли за рамки советской легальности. Однако именно их, «засветившихся», власти привлекли к уголовной ответственности. В мае 1956 г. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР не нашла в действиях четверки состава преступления, а изготовленные комитетом документы отказалась признать контрреволюционными, «так как в них не имеется призыва к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти». Вынося решение об отмене приговора 1954 г., Судебная коллегия сделала два принципиально важных вывода:

1) комитет возник через несколько дней после начала волнений для «поддержания порядка в жилой зоне лагеря до прибытия комиссии»;

2) действительные организаторы «саботажа заключенных» так и не были выявлены.[116]