Неизвестный Сталин

В своих «Философских арабесках» Бухарин затрагивает множество проблем, демонстрируя при этом обширную, хотя и достаточно поверхностную, эрудицию. Основными проблемами, которые разбирает Бухарин, являются, как и у Ленина, вопросы, связанные с теорией познания, ролью практики как критерия истины. Он много пишет о проблеме, которую Энгельс называл главным вопросом философии, — о проблеме материального и идеального, материи и сознания, о различии между материализмом и идеализмом, идеализмом субъективным и объективным, материализмом механистическим и диалектическим.

Некоторые из комментаторов в «Философских арабесках» находили скрытую полемику со Сталиным и осуждение сталинского режима. Особенно там, где автор резко критикует субъективный идеализм и «дьявола солипсизма» как крайнее проявление этого идеализма. Но это, по-моему, уже игра воображения.

В книге Бухарина можно найти весь набор проблем, которые излагались в то время в популярных учебниках диалектического материализма: о пространстве и времени, о материи и сознании, об абстрактном и конкретном, о познаваемости мира и о «вещи в себе», о понятиях и ощущениях, о понятиях свободы и необходимости и т. д. Бухарин критикует представления механистического материализма, который даже мысль считает чем-то материальным. Но он также критикует и «психофизический параллелизм», то есть представление о том, что духовная субстанция, или энтелехия, является столь же первичной и вечной, как и материя. Сознание и душа — это лишь некое особое свойство или состояние материи, а не формы существования особой субстанции. Бухарин отрицает и существование некоей жизненной субстанции, энтелехии, оживляющей природу. Повторяя некоторые положения ленинской теории отражения, Бухарин утверждает, что у всякой материи есть некая психическая сторона, хотя этот тезис малопонятен. Дух порожден материей, ибо мыслящая материя, или человек, в конечном счете произошел из развития неорганической материи. Таким образом, дух — это инобытие материи, и в этом состоит главное отличие материализма от идеализма, для которого материя — это инобытие духа. Но для чего нужно прибегать к этим крайним суждениям?

Нередко и в данной работе Бухарин начинает говорить крайне невнятно. Он пишет, например: «Гипостазирование и изоляция чистой „свободной воли“ — гвоздь „культурно-этической“ болтовни у эпигонов кантианства» (с. 161). Читать многие разделы книги трудно, автор слишком быстро переходит от одной темы и от одного понятия к другому. «Пусть простят меня глупцы, — пишет он в скобках, — умные поймут». Бухарин и не ставит своей задачей высказывать какие-то оригинальные мысли и идеи, создавать концепцию. Он пытается пояснить нам позиции Ленина, лишь иногда Маркса или Энгельса.

Он снова и снова возражает против того, чтобы оценивать душу, или энтелехию, как чувственно не воспринимаемую особую духовную субстанцию, хотя доводы Бухарина здесь явно неубедительны и было бы более продуктивно рассматривать человека как единство тела и души. Здесь у Бухарина внутреннее противоречие. Он пытается доказать, что мир не только бесконечен, но и бесконечно многообразен. Но тут же декларирует, что в основе мира имеется только одна субстанция — материя, которая развивается от одной формы к другой, обретая при этом все новые и новые свойства.

Вот еще одна фраза из книги: «Гете был гилозопетическим пантеистом эстетического типа с большим уклоном в сторону сенсуалистического материализма» (с. 263). Для популяризаторской и комментаторской работы такой язык не годится. К сожалению, даже К. Маркс существенно ослабил общее влияние своих экономических взглядов и открытий, чрезмерно усложнив именно первую главу «Капитала», пробраться через сложные схемы которой сумел не каждый даже из образованных марксистов.

Больше всего восхвалений в работе Бухарина имеется в адрес Ленина. Ленину как философу посвящена и последняя, сороковая глава книги Бухарина. И только в самом конце текста Бухарин пишет о Сталине как продолжателе дела Ленина: «Гений Ленина блестел. Но эпоха издает себе нужных людей, и новые шаги истории выдвинули на его место Сталина, центр тяжести мысли и действия которого — следующий перевал истории, когда социализм победил, под его руководством навсегда»[610].

Словами о «великих сталинских пятилетках» Бухарин завершил свою работу, как он сам указывает, «7–8 ноября 1937 года, в дни великой победы».

Сравнивая работу Бухарина с работами советских философов конца 1930-х или 1940-х годов, мы, конечно, должны отметить ее большую, чем у этих людей, оригинальность. Обучаясь на философском факультете ЛГУ в 1946–1951 годах, я, вероятно, достиг бы большего, если бы мог работать не со статьями Митина, Юдина, Чагина или Александрова, а по книге Бухарина. Однако даже в случае публикации книги Бухарина в конце 1930-х годов эта книга не могла бы сильно повлиять на общий догматический подход к решению общих проблем бытия.