Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

В нынешнем году Литфонду исполняется сорок лет — срок достаточный, чтобы публично быть отмеченным. Никаких торжеств, в интересах экономии сил и денег, правление не собирается организовывать. Согласно традиции Литфонд организует ежегодно, в ноябре, кампанию сборов на пополнение кассы и на обеспечение бюджета в плане помощи. <...> В этом смысле Литфонду нужна моральная поддержка и извне. Просьба правления Литфонда к вам, дорогие Вера Николаевна и Леонид Федорович, откликнуться несколькими теплыми строками в пользу этого учреждения, столь ценного для поддержания единства эмигрантской интеллигенции. Письма будут опубликованы в Нов<ом> Русс<коме> сло<ве>.

С искренним приветом Ваш И. Троцкий. Секретарь Литфонда.

P.S. Пользуюсь случаем поблагодарить Леонида Федоровича за ценный подарок — Марьянку⁸², о которой Нов<ое> Русс<кое> сло<во> поместила интересный отзыв».

«Надежда живет даже возле могил»: переписка М.А. Алданова с И.М. Троцким

В статье-некрологе «И.М. Троцкий»⁸³ Андрей Седых писал:

...мало кто знает, что уже после присуждения премии Бунину И.М. Троцкий старался использовать свои стокгольмские связи, чтобы выдвинуть на премию кандидатуру другого русского писателя, М.А. Алданова.

Известно, что Иван Бунин, после того как он в 1933 г. стал лауреатом Нобелевской премии по литературе, считал своим долгом всячески способствовать выдвижению на это почетное звание кандидатуры Марка Алданова⁸⁴. Их связывали многолетние отношения, скрепленные общностью политических взглядов, литературных интересов, взаимным уважением и обоюдным доверием — «как самому себе». По-человечески они были очень привязаны друг к другу. Так, например, когда Бунин отказался после недолгих, но мучительных для него колебаний от идеи переезда в СССР, он 1 августа 1947 г. посылает Алданову письмо, где, в частности пишет:

Дорогой Марк Александрович, ставя в свое время на карту нищеты и преждевременной погибели своей от всего сопряженного с этой нищетой свой отказ от возвращения домой я мысленно перечислял множество причин для этого отказа, и среди этого множества мелькала, помню, такая мысль: Как! И Марка Александровича я тогда уже никогда больше не увижу и даже письма никогда от него не получу и сам ему никогда не напишу!!⁸⁵

Бунин ценил и писательский талант Марка Алданова, который, по утверждению такого авторитетного «свидетеля времени», как А.В. Бахрах, был за все годы эмиграции автором, наиболее популярным у читателей русских библиотек. <...> Бунин не раз говорил, что когда он получает еще пахнущий типографской краской номер какого-нибудь толстого журнала или альманаха, он первым делом смотрит по оглавлению, значится ли в нем имя Алданова <...> и тогда тут же разрезает страницы, заранее возбудившие его любопытство и, откладывая все дела, принимается за их чтение⁸⁶.

И вот в 1937 г. Бунин номинирует Марка Алданова на Нобелевскую премию. В своем обращении в Шведскую академию он писал:

Господа академики, Имею честь предложить вам кандидатуру господина Марка Алданова (Ландау) на Нобелевскую премию 1938 г. Примите уверения в моем совершеннейшем к вам почтении.

Однако члены Нобелевского комитета, опираясь на оценку своего эксперта по славянским литературам Антона Карл-грена⁸⁷, чьи «похвалы стилевому мастерству Алданова и его интеллектуальному багажу, равно как и ясности и точности в его изображении русской “интеллигенции” в революционную эпоху», были восприняты ими — в сравнении с предыдущими оценками этим же экспертом творчества Бунина — как весьма сдержанные, и постановили, что: «в настоящее время с этим предложением следует подождать».

В подробном, но весьма противоречивом в оценках прозы Алданова отзыве Антона Карлгрена привлекает внимание эмоциональная реакция шведского слависта на изображение писателем русской интеллигенции. Карлгрен считает, что у Алданов в целом крайне пристрастен и односторонен:

Русская интеллигенция предстает в его романе как подлинная человеческая сволочь в собственном смысле слова (genuin manisklig lump, лат.), состоящая из чисто уголовных типов, стопроцентных мошенников и бессовестных честолюбцев, как <...> общество бесхарактерных скотов, вздорных болтунов, неуравновешенных неврастеников, благонамеренных глупцов, легкомысленных марионеток и т.д. — во всей галерее образов едва ли найдется один или два, которые могут вызвать хоть какое-нибудь уважение или сочувствие. И если алдановское изображение верно, то революция стала поистине благим делом, раз она повымела прочь всех этих господ⁸⁸.

Не вдаваясь в детальное обсуждение темы «интеллигенция и революция», интересно, тем не менее, обратить внимание на позицию Бунина, который получил Нобелевскую премию при непосредственной поддержке все того же Карлгрена.

В письме П. А. Нилусу (27 мая 1917 г.) Бунин, возможно, полемизируя с Блоком, патетически восклицает: