Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

В день получения prix Nobel. Был готов к выезду в 4 1/2. Заехали в Гранд-отель за прочими лауреатами. Толпа едущих и идущих на улице. Очень большое здание — «концертное». <...> В зале фанфары — входит король с семьей и придворные. Выходим на эстраду — король стоит, весь зал стоит. <...> Эстрада, кафедра. Для нас 4 стула с высокими спинками. Эстрада огромная, украшена мелкими бегониями, шведскими флагами (только шведскими, благодаря мне) <...> Ордена, ленты, звезды, светлые туалеты дам — король не любит черного цвета, при дворе не носят темного. <...> Первым говорил С<ольман> об Альфреде Нобеле. Затем опять тишина, опять все встают, и я иду к королю. <...> подхожу к королю, который меня поражает в этот момент своим ростом. Он протягивает мне картон и футляр, где лежит медаль, затем пожимает мне руку и говорит несколько слов. Вспыхивает магния, нас снимают. Я отвечаю ему. <...> Аплодисменты прерывают наш разговор. Я делаю поклон и поднимаюсь снова на эстраду <...>. Бросаются в глаза огромные вазы, высоко стоящие с огромными букетами белых цветов где-то очень высоко. Затем начинаются поздравления. Король уходит, и мы все в том же порядке уходим с эстрады в артистическую, где уже нас ждут друзья, знакомые, журналисты. Я не успеваю даже взглянуть на то, что у меня в руках. Кто-то выхватывает у меня папку и медаль и говорит, что это нужно где-то выставить. Затем мы уезжаем <...>. Нас везут в Гранд отель, откуда мы перейдем на банкет, даваемый Нобелевским Комитетом, на котором будет присутствовать кронпринц, многие принцы и принцессы, и перед которым нас и наших близких будут представлять королевской семье, и на котором каждый лауреат должен будет произнести речь. Мой диплом отличался от других. Во-первых тем, что папка была не синяя, а светло-коричневая, а во-вторых, что в ней в красках написа<ны> в русском «билибинском» стиле две картины, — особое внимание со стороны Нобелевского Комитета²⁴². Никогда, никому этого еще не делалось.

Чествование Бунина как нового лауреата Нобелевской премии началось с момента прибытия поезда в Мальме — самый южный из крупных городов Швеции. А. Седых вспоминает:

Журналисты встретили Бунина на пограничной станции. Посыпались вопросы, Иван Алексеевич скоро устал, забился в купе...<...>. В Стокгольм приехали на рассвете. Толпа на вокзальном перроне, «юпитеры» кинооператоров, поднос с хлебом солью и букеты цветов...²⁴³

Среди полчищ журналистов, встретивших Бунина, находился и И.М. Троцкий, писавший впоследствии в одной из своих корреспонденций от 1о декабря 1933 г., что, как «случайный свидетель»:

Видел, как десятки шведских репортеров и фотографов устремились к вагону, в котором ехал Бунин, видел, как вспыхивал магний и щелкали объективы и как каждый из репортеров пытался опередить другого.

Встретив Буниных, Г. Кузнецову и А. Седых в Мальме, И.М. Троцкий затем повсюду сопровождал их, собирая материал для своих корреспонденций. Интересно проследить, к каким именно событиям стокгольмской бунинианы он привлекает внимание читателей в «Письмах из Стокгольма» и что ему, русскому публицисту, казалось наиболее важным отметить в те «незабвенные года».

Весьма любопытно, с точки зрения «нобелевской кухни», выглядит первое письмо И. Троцкого из Стокгольма — корреспонденция от 16 ноября 1933 г. «Как была присуждена Бунину Нобелевская премия»:

Бунин, Бунин, Бунин... Самое сейчас популярное имя в Швеции. Оно не сходит со столбцов газет и страниц журналов, глядит из витрин книжных магазинов и складов, а портрет писателя украшает чуть ли не каждый газетный киоск.

Для сравнения — аналогичный по теме фрагмент из воспоминаний А. Седых:

Фотографии Бунина смотрели не только со страниц газет, но и из витрин магазинов, с экранов кинематографов. Стоило Ивану Алексеевичу выйти на улицу, как прохожие немедленно начинали на него оглядываться. Немного польщенный, Бунин надвигал на глаза барашковую шапку и ворчал: — Что такое? Совершенный успех тенора²⁴⁴.

В своем первом стокгольмском письме из декабрьского Стокгольма, где: «Сумеречно, холодно и моросит: не то дождь, не то снег. Не разберешь», — И.М. Троцкий описывает наэлектризованную эмоциями атмосферу, воцарившуюся в этом обычно нордически суровом и сдержанном городе: